Горы дышат огнем - Веселин Андреев

Вспоминая о Каре, я в первую очередь вижу его черные, буйные волосы и удивляюсь, как эта голова может быть сегодня лысой. На его юношеском лице сверкали живые веселые глаза. Однако молодость не мешала ему быть хорошим командиром: до недавних пор он руководил отрядом, позже станет командиром пловдивской бригады имени Василя Левского. Он не был таким уж высоким, но из-за своей стройности казался рослым. Он был скромен, спокоен, ловок. Множество раз вдоль и поперек избороздил он Среднегорье. Партизанам подавай весельчака, а Кара к тому же был и хорошим певцом! Этот парень из Церетелево шел тем же путем, что и Дьякон[116], и так же, как он, был исключен из Пловдивской семинарии. Какая-нибудь сельская церковь лишилась его медного голоса, но этот голос заполнял собой белоствольный партизанский собор под Богданом. Когда он был солдатом, его арестовали, но Каре удалось бежать, и с тех пор начались его партизанские тропки...

Иконом был очень тихим человеком. Как я ни стараюсь, не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь говорил в повышенном тоне. Вся его фигура излучала доброту. Продолговатое лицо, мягкие черты. А улыбался он так, будто собирался показать тебе что-то очень хорошее, и заранее радовался этому... По-моему, эту его улыбку выработала профессия: будучи киномехаником, он обошел все Среднегорье, радуя крестьян маленьким чудом. Если бы я сочинял роман, вы бы могли заподозрить меня в желании найти контрасты, но так было на самом деле: этот мирный человек одним из первых начал революционную деятельность в Панагюрском крае и участвовал в создании отряда имени Георгия Бенковского. В августе сорок третьего года он выстоял в том героическом, закончившемся разгромом партизан бою на «Конской», и чудом спасся. Рассказы о его смелости (только от него их не услышишь!) походили на легенды. Он резко осуждал тех, кто отошел после этого боя от борьбы, и продолжал начатое дело. Этот тихий человек не любил тишины...

А вот о Бомбе, уроженце Стрелчи, попробуй скажи, что он тих и спокоен!.. Он выделялся сразу же, и не только своим именем. Такой парень обычно рождается один на все село, чтоб страдали по нему девичьи сердца. Про таких говорят: писаный красавец. Его внешность можно было сравнить с вдохновенно написанным эскизом: черноглазый, черноволосый, смуглый, мужественный.

Этот парень, казалось, ничто не таил в себе, все в нем было как на ладони. Его прямолинейность трудно было выдержать. Буйный, вспыльчивый, он иногда перебивал старших товарищей. Это могло показаться неприличным, если не знать, что он их очень уважал. Возражения он переносил с трудом. Казалось, он постоянно злится на то, что так молод, и все время тянулся к старшим. А сам так и излучал мальчишеское озорство!

Ему первому пришлось испытать невыносимо тяжелое наказание — бойкот. Однажды в силу своей невыдержанности он нагрубил товарищу, и все решили несколько дней не разговаривать с ним. Он один только знал, чего ему стоило все это, но никого не винил и мужественно перенес наказание.

И хотя Бомба был по-мальчишески резким, мы-то знали его как очень отзывчивого человека. Он хорошо справлялся со своей работой ремсистского секретаря в отряде. Однако его стихией были поход, действие, бой. Смел (пожалуй, кто-нибудь мог воспользоваться эпитетом, который я не люблю, и сказал бы: безумно смел), но, в сущности, это была очень разумная смелость. Бомба! Не знаю, кто его так назвал, но точнее не скажешь!

Для чего он был рожден? Нет, это не странный вопрос. Говорят, такие испепеляют девичьи сердца. Бомба иссушил лишь сердце своей матери. Казалось, он был рожден специально для этого времени. Чтобы сгореть в пламени борьбы. Такое же чувство испытываю я и в отношении других. Васко, например. Не могу я представить их себе людьми мирного времени...

Одним из самых храбрых юношей считался Страхил, хотя этого нельзя было сказать ни по его внешности, ни по манере поведения. Как живой, смотрит он сейчас на меня с фотографии! Открытое лицо, плотно сжатые губы, тонкие усики и будто удивленный, вопросительный взгляд: почему так быстро все прошло? Страхил всегда, казалось, удивлялся, глядя на мир — такой мерзкий и такой чистый! Он был немногословен, даже замкнут, но всегда располагал к сближению. Бывший танкист, он отличался своей выправкой.

Из родного села Крыстевич Страхил ушел вместе с бенковцами, после того как открыто помогал им при его захвате. Максим рассказывал:

«Вдруг мы услыхали голос:

— Куда ты, сынок? Вернись.

Это был отец Страхила.

— Я сказал тебе — не пойду, — настойчиво повторил сын.

Я не спускал с него глаз: хотел видеть, как он перенесет эту тяжелую разлуку с отцом. Однако выражение лица Страхила осталось невозмутимым. Кто знает, может, ему было и нелегко, но он себя ничем не выдал...»

Великий день предстоял Страхилу — тот, в который он стал «бессменным комендантом Баррикад». Эти слова всегда бросают меня в дрожь, но так назвал его один ученик в своем домашнем сочинении...

Странджа, командир отделения, обладал неприметной внешностью: среднего роста, сухощавый, с проницательным взглядом и изможденным лицом. Ему было около тридцати пяти лет. Много пота пролил он в одной пловдивской литейной. Хозяин его был настоящим зверем, и Странджа начал так, как начинали в свое время гайдуки: отомстил за своих товарищей — прибил подлеца.

Жизнь сделала его суровым, но не лишила простосердечности и дружелюбия. Если Бомба в бою бывал горяч, то Странджа отличался хладнокровием, даже бесстрашностью.

Был он и великим поваром и умел из ничего приготовить вкусные блюда. В те годы мы часто повторяли поговорку Странджи: «Будете ходить голодными, но от голода не умрете». За справедливое и доброе сердце его называли Дедушка Боженька. Если б господь бог был таким, я поклонялся бы ему с утра до ночи.

Это страшно, кошмарно: я вспоминаю живого Странджу, и он улыбается мне, и в то же время вижу его голову, одну только голову. Полицейский, стоя на крыле автомобиля, поднял шест с головой в воздух, а трое в грузовике сжимают винтовки, будто собрались стрелять в эту голову. Из-за ограды торчат пять-шесть фуражек, и, вцепившись в сетку ограды, стоит маленький мальчик, по-видимому школьник, оцепеневший при виде головы, которая сама движется из Стрелчи. Фотографировали жандармы — старательно, воодушевленно, на долгую память...

Велко из Смилца был высоким, худущим, сутуловатым, с рябым лицом и ранними морщинами. Наш Гошо тоже был смуглым, но чернота Велко переходила в синеву, особенно, когда он замерзал. Смельчак, он люто