Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Что-то надорвалось у Тамары внутри. И она закричала:

– Что вы стоите! Останавливайте машины! Все, которые видите! Может быть, у кого-то есть лекарство! Может, кто-нибудь знает, где ближайшая больница!

Она первая ринулась к трассе, а за ней бежали те, кто успел выйти из ступора.

«Кончается парень!» – звучал у неё в голове угрюмый голос водителя.

Не может быть. Не сегодня.

Нарушая все мыслимые правила дорожного движения, она выскочила перед автобусом, размахивая руками.

Первый легковой автомобиль разрезал воздух протяжным гудком и на скорости едва успел объехать её. Второй последовал его примеру…

На Тамару на всех парах неслась громадная дальнобойная фура, сверкая огнями.

«Это конец… – поняла девушка, замерев от ужаса. – Что я наделала?!»

Но фура удивительным образом не задела её, и всего в нескольких сантиметрах от носков сапог промчались тяжёлые колёса. Она почувствовала тяжёлый запах резины и машинного масла.

Грузовик от следующей машины отделял небольшой разрыв, и девушка отступила на шаг, но не оттого, что вспомнила о собственной безопасности, а потому что перед глазами её возникло нечто удивительное: метрах в десяти от их вынужденной стоянки по загородной трассе ехал микроавтобус с красным крестом на капоте…

Потом, когда они уже сидели в больничном коридоре вместе с Аладдином, замёрзшие, измученные и забрызганные грязью, санитары рассказывали, что, если бы Мурату не сделали вовремя промывание желудка и если бы не «скорая», случайно проезжавшая по этому маршруту, парень не выжил бы.

Штыгин-младший раздулся от удовольствия. Наверное, если бы не разбитая губа и смертельная усталость, Тамара тоже могла бы испытывать гордость за свои действия. Но внутри была странная пустота. Всё произошло само собой, а экскурсия сорвана…

И самое грустное было то, что им ещё предстоял долгий путь обратно, в Город Дождей.

Землеройка

Вечером, после звонка классного руководителя, девочка слушала, как родители совещаются друг с другом.

Ей было обидно, что взрослые сговорились против неё и теперь меняют её жизнь, даже не спросив.

Готовилось что-то страшное, решительное, какие-то меры по «изоляции её из привычной среды», и время зимних каникул было для этого выбрано как нельзя кстати.

Хитрые взрослые люди, они больше не говорили открыто, что ей не следует общаться с Ангелиной, не пели красивые песни о том, что она должна выбирать себе друзей сама, – завтра её, не поинтересовавшись, согласна ли она, увезут отсюда в неизвестном направлении. Люба спрятала смартфон в потайной карман рюкзака.

Ранним утром мама просила её отдать смартфон, но девочка упорно молчала, и её оставили в покое.

Она не сопротивлялась, когда отец молча вёл её к машине. Скоро они мчались по трассе, покинув Город Дождей.

«Я имею право знать, уезжаю я навсегда или…» – думала Землеройка.

– Мы никогда больше не вернёмся? – спросила девочка самым равнодушным своим тоном.

Отец хмыкнул.

– Вернемся через неделю, – он был, как обычно, очень серьёзен, а может быть, просто не выспался.

«Куда мы едем?» – хотела крикнуть Люба, но сдержалась. Нельзя показывать взрослым, что тебя волнуют их решения.

Ангелина давно бы устроила истерику, но Люба, во-первых, ещё не умела скандалить, а во-вторых, её папа, кажется, не обратил бы на это никакого внимания.

Скоро они проехали область Города Дождей, миновали несколько деревень, полосу леса, и взгляду представился однообразный ландшафт снежных, поросших кустарником полей.

Когда они ехали уже долго, перед Любой на несколько мгновений открылась такая картина: на обочине стоял большой автобус, у дверей толпились люди, кто-то лежал на земле. Несколько подростков стояли у самого края трассы и размахивали руками.

Отец в последнюю секунду успел вывернуть руль и выругался вслух.

Люба охнула, когда узнала девушку из своей гимназии.

Удивление было так велико, что она снова нарушила данное себе обещание молчать:

– Там была девочка из моей школы! Возле автобуса!

Но отец, видимо, так стремился поскорее добраться до конечного пункта, что даже не притормозил.

– Все девочки из твоей школы остались в городе, – ответил он мрачно, и Землеройка поняла, что мама настроила его против Ангелины.

Они всё ехали и ехали. Люба засыпала и просыпалась, а за окном деревни сменялись полями, а поля лесами.

Скоро машина съехала на петляющую просёлочную дорогу, и стены укутанных в снег ощетинившихся елей встали с обеих сторон.

Ей стало казаться, что вокруг, кроме них, никого нет, даже звери спят в своих норах, и если машина сломается – им некуда будет идти.

Череда деревьев сменилась вырубкой, машина сбавила ход. Люба глядела во все глаза: за поворотом, в низине, приблизительно в километре она рассмотрела огромную полуразрушенную церковь из красного кирпича. Высокие сводчатые арки ещё были целы. Из отверстия, на месте, которое некогда было куполом, вылетела стая голубей.

Дальше следовала небольшая деревенька, раскинувшаяся на берегах извитой замёрзшей реки. За ней сколько хватало глаз простирались холмы, поросшие берёзами и осинами.

Дорога была ухабистой, а улочки казались игрушечными.

Они проезжали мимо бревенчатых домов, один древнее другого, пока не остановились у одного из них, облицованного резным деревом и выкрашенного в небесно-голубой цвет.

Отец заглушил мотор, открыл дверцу, и девочка увидела, как струйки тёплого воздуха устремились к выходу.

Когда Люба вышла наружу, в ноздри ей словно хлынула холодная родниковая вода, с непривычки даже голова закружилась. Она огляделась, не понимая, отчего ей так странно здесь.

Отец хлопнул дверцей, позвенел ключами, его подошвы забавно заскрипели по снегу. Где-то вдалеке залаяла собака.

Тишина! Не может быть такой тишины.

Люба словно пила её ушами и никак не могла