Русь Богатырская: былинные сказания - Старостин Василий Адрианович

Тугарин Змеевич

У того ли Абескунского моря, У широкого Хвалынского просторья, У Ифильского устья-развилья, — Там в саду при дворце в беседке Под алмазной-золотой под крышей Прохлаждался царь тугарский Воська. Он восточному писал властелину Ярлыки скорописны и хвастливы: «А я царь-володарь над Тугарьей, Над Тугарьей да над всею Козарьей, У меня под рукой полмира, А тебе, Властелин Восточный, Остается другая половина: На две по́лы подлунное царство Мы с тобою нынче поделили, Над вселенной мы с тобой — два владавца. Моя власть — от бога Саббаота, А мой царский род от Ятета; Да от сына его Тугара, Да от внука его Козара. А я ныне, единый царь тугарский, Володычествую над Козарьей, А тебе я, повелитель восточный, И защита твоя и оборона. Без меня бы белые русы Завладели бы давно всем Востоком, И твоё покорили бы царство. А живут эти белые русы На полночь от Абескунского моря, Да на запад от реки Ифиля. То строптивый народ и опасный. По морям ходить русы горазды, А я их до́ моря не пускаю, А я их на войне истребляю. Мы с тобой, Властелин Восточный, Против русов должны съединиться: Нам, тугарам, они — угроза, И тебе — превеликая опасность. Ты пришли мне своих батыров». Не прислал царь восточный батыров, А прислал он Тугарину-Воське Мудрована-чародея Тарисея. Вместе с ним — таково посланье: «Присылаю тебе на помощь Силу сильную — сильнее батыров: Тарисей — Чернобогу слугатай‚ Восприял он от Мо́рока моро́ку, Светлый мир чёрной хмарой морочит, Чёрной чарой Тарисей чародеит. Он — ведун и червонец-чернокнижник, Он владеет нездешней силой, Он тебе — дар великий, Тугарин!» Поучал чернокнижник Воську: «Ты, великий Тугарин-повелитель, Изучил я по чёрным книгам: Народилась звезда-угроза, Воссияла она над Русью, Супротив тебя, Тугарина-Воси, Супротив всего тугарского роду, Супротив всего козарского царства. И нет воина иного в мире: Только сам ты, царь козарский Тугарин, Победить звездину эту в силе!» Испугался Тугаретин, струсовался, Затряслись у Тугарюги поджилки, Дробной дрожью застучали зубы, Вся тут царская спесь позаткнулась, Позапала под страхом дрожливым: «Я не трус, да боюсь кровавой сечи: Кровь рудая одна меня пугает, Ни копья, ни меча не поднять мне, На коне усидеть не смогу я, Перед воином вражьим с оружьем Пробирает трусца меня до пяток. У меня же есть вои-воеводы, Мне они всегда победу приносили, И храбры и буйны в ратных сечах, На войне заменять мне их неча, Не пойду себе на беду я, Пусть они крушат звезду молодую!» Отвечал Тарисей трусовиту: «В чёрных книгах прочитал я писанье: Супротив той звезды нарождённой Воеводы, твои хваты слабоваты, Все бессильные батыры-задиры. Ты готовься в поход, Тугарин-Вося, Пораженья в бою не бойся: Я вражо́ю моею ворожбою Из предбудущего выведал все сведы, И тебе всё уготовил для победы, По знатьбе колдовской знаменитым Станешь ты неодолимым силовитом. Ты ведь родом сын от змея Офиллы, Наберись по-змеёвски силы: По моим по заклятьям-зарокам Стань кикиморой-змеем-смоком, И на Русь тебя Морок забросит По ночам на спящих людях кровососить. Ты от русской крови будешь пьяным, Но вернешься силачом-великаном. Страх исчезнет твой от чары волшебной, Будешь полон ты силы сокрушебной. Для тебя в подземельях запрятан От отца конь огненно-крылатый. Ты на нём — говорю, не боюсь я: Одним махом разделаешься с Русью. А звезда та — твоя врагиня, От твоей могуты она загинет: То Алёшка Попович, русский витязь, Вы один на один с ним боритесь. По моим чернобожьим книгам Ты сразишь его единым мигом, Да к тому он ещё недоросток‚ Обессилить его мне просто: Он — трехлеток, ему на горе Я с отцом его ещё поссорю, И прогонит его папаня, А в изгнанье-то Алёшка завянет, В битве будет не годен через годы».

Алёша Попович и сестра

Из—за лесу, из-за гор, из-за да́лечья, Из-за города Волынца, из-за Галичья, Ясный сокол в чисто поле повылётывал, Белый кречет во раздолье повыпархивал, Выезжал-вылетал удача-мо́лодец, Добрый мо́лодец Алёшенька Попович сын, Юн сам на коне — славен сиз орел, Борзый конь под ним — лютый лёва-зверь. А и до́роги доспехи на могучих плечах: А куяк-чешуя[12] из чиста́ серебра, А кольчуга-та из красна золота, А шелом на голове да с забралами На булата откован из оцельного, И не мнётся, и не гнётся, и не ржавеет, Изукрашен он златом-жемчугом. А копьё у Алёши долгомерное, Днём на солнышке оно огнём горит, Ночью свечкою ярой светится. А на левом бедре — сабля острая, Широка, длинна, харалужная[13], Лук тугой у Алёши разрывчатый — По излучине полосы булатные Ради крепости да поврезаны, Тетива у лука — жилы сохатные[14]‚ И не рвутся, и не мнутся, и не трескаются, А рога-концы из красна золота. Добрый конь под Алёшей поскакивает, Он броду за реки не спрашивает, Скачет с берегу да на берег конь, Он от моря до моря за полдня пролетит. Наезжал богатырь на кряко́вист дуб, На дубу, на суку чёрный ворон сидит, Он пограивает, да пока́ркивает, С но́ги на́ ногу ворон пересту́пывает, Перья чёрные понапра́вливает, А и ноги, а и нос — они огнём горят, А из круглых очей искры сыплются. Чёрный ворон на Алёшу поглядывает, А не лиха ли ему он награивает? А и это Алёше за беду пришло, За великую досаду показалося. Вынимает из налучня свой лук тугой, Из колчана Алёша — калену стрелу, Калену стрелу на лук понакладывает, Да тугую тетиву понатягивает, В чёрна ворона понапра́вливает. Позавыли рога у туга́ лука́, Заскрипели полосы булатные... Вот застру́неет она, тетива-струна, Вот с неё возлетит калена стрела. Чёрный ворон тут испрове́щился Языком он русским, человеческим: «Гой еси ты, удача добрый молодец! Не стреляй ты меня, чёрна во́рона, Не рони пера по полю чистому, Не окрапливай кровью у дуба листа, — Моей гибелью сердце не возрадовать, Моей крови, ворониной, не пить тебе, Моим мясом тебе не сытиться, Надо мной душой не утешиться. А скажу я тебе дело богатырское: Возъезжай ты на гору на высокую, Посмотри ты на раздолья на широкие, Угляди-усмотри три черна́ шатра, Перед чёрными шатрами — беседина, На беседине сидят три тугарина, Три собаки, три пса, три козарина, Лиховастые три наездника, Перед ними во путах — красна де́вица, То ведь русская полоняночка!» И за те слова Алёша спохватается, Не просвистнула стрела там перёная, Не простру́нела тетива-струна, Не довыли рога у туга́ лука́, Опустилася богатырская рука, Не повыстрелил Алёша в птицу вещую. «А спасибо тебе, чёрну во́рону, — Указал мне на дело богатырское!» Разретивилось сердце молодецкое, Он и бил коня по крутым бедрам, — Из боков ала кровь источается, Белый конь под Алёшей возвивается, Возлетает он на гору на высокую, На вершину, на синюю, на каменную. Увидал Алёша: три шатра стоят, Три врага сидят, три тугарина, — Перед ними-то — красна девица, Полонёна, унесёна, повыкрадена, Вся в опутьях белая лебёдушка. Ниспускался Алёша, устремлялся к шатрам, Не доехавши да стал выслушивать: Проливала девица слёзы горькие, По трубчатой косе да слёзы скатывались. А девица косе да приговаривала: «Ты коса ли моя руса косонька! Ах, бывало то мне, молодёшенькой, В парной баеньке мыла маменька, Она мыла-чесала буйну голову, Заплетала мне косу русую, А сама-то косе приговаривала: «Ты коса ли, коса девья русая, Ты кому, коса, подостанешься — А ты князю ли, ты боярину ли, Ты крестьянину ли, землепахарю, Ты купцу ли, гостю торговому ли?» Доставалась коса моя русая, Не боярину, не князю, не крестьянину, Доставалась ты, руса косонька, Трём поганым, трём тугарам, трём козаринам» Сам большой тугарин утешал-речевал: «Ты не плачь, не плачь, красна девица, Не рыдай, наша белая лебёдушка, В дележе ты, лебёдка, мне достанешься, Я возьму тебя за сына старшего, Станешь ты у меня да мне невестушкой, Станешь ключницей и замочницей Хоронить-беречь моё богатство-добро», Этих слов красна девица не слушает, Пуще плачет, а слёзы в три ручья бежат. А тут средний тугарин утешал-речевал: «Ты не плачь, не рыдай, красна девица, Я возьму тебя за сына меньшего, А ты будешь моя младшая невестушка. Изнасыплю я кучу золота, Чиста серебра, скатна жемчуга...» И того-то девица не дослушивает. Ещё пуще возрыдает, горше слёзы льёт. А тут деву тугарин утешал меньшой: «Ай не плачь, ты не плачь, красна девица, Не рыдай, наша белая лебёдушка, А я замуж тебя да возьму за себя, Будешь ты моя молодая жена. У меня есть сабля не обно́влена, Обновлю я саблю да о шею твою!» Эти речи Алёша не дослушивал, Он три чёрные шатра да повыкрушивал, Он первого тугарина конём стоптал, Он второго тугарина копьём заколол, Он третьего ссаблил саблею. Он и брал девицу младокрасную, Брал за правую руку да за белую, Возгорался обнять и женой назвать. Поразжалобилась красна девица: «А не честь твоя молодецкая, А не удаль твоя богатырская, Не спросить ни имени, ни о́тчины...» Спохватается Алёша, сомущается: «Ты отколь, девица, отколь, красная, Ты с каких родов, ты с каких городов, От какого отца, которой матери?» Отвечала Алёше красна девица: «Я от батюшки попа от Ростовского, Я вечор гуляла во зелёном саду, А из чистого поля из далёкого Набегали-налетали три тугарина, Три козарина-собаки, три наездника, Полонили меня, красну девицу, На дуван[15] увозили в поле чистое». Вспохватился Алёша, добрый молодец: «Гой ты, де́вица, душа красная, А ведь ты мне, девица, — да родная сестра. Было дело-то былью давнею. На роду порчуны меня испортили, Отец-матушка возненавидели, Трёх лет в чисто поле поотправили, Оставляли одного-одинёшенького Сиротинкой-былинкой-неокрепинкой. Одолели меня ры́ды плакучие, Обессилили слёзы текучие. А по полюшку да тому чистому Пролагал борозду пахарь-сеятель, Он сошкой пахал да кленовенькой, На ступистой на кобылке на соловенькой. В белом Белый Полянин да меня услыхал, Он сиротство-печаль ту мою увидал, Подходил, говорил таковы слова: «Отвалитесь вы, ры́ды плакучие, Да обсохните, слёзы горючие, Воссияй на небе, солнце красное, Улыбнись ты, младенец, свету белому. На роду твоем, вижу я, написано: Удальцом-борцом быть удатным тебе, Богатырствовать во славу светлой Руси. А тебе подарю я жеребчика От кобылки моей от соловенькой, Коня белого неезжалого, Необъезженного трехлеточка. Будет он слугой да и верным тебе. Ты не плачь, не журись, ты возрадуйся: Я сажаю тебя на бела коня, И проснутся в тебе силы богатырские, И трехлеточком и на трехлетнем коне, А ты витязем станешь, воителем. Поезжай теперь на горы на Сиверные, Там брат мой, кузнец, — он откует тебе Богатырские доспехи все воинские. А и верно: на горах тех на Сиверных Осбрунился там я, оборужился, И с тех пор на Руси и богатырствую». Свой рассказ Алёша дорассказывал, Вороных коней козарских поотвязывал, Красно золото, жемчуг-се́ребро Из шатров на них приторачивал, А родную сестру он к себе сажал, Привозил её к Ростову-городу‚ У ворот городских останавливался, Целовал девицу на прощаньице, Говорил сестре таковы слова: «Меня род-племя не в любви держал, Отец-матушка возненавидели, Я сниму тебя, сестра, с коня белого, Я даю тебе трёх вороных коней. На конях-то поклажа дорогой цены: Скатен жемчуг да злато-се́ребро — То законная добыча богатырская, Отнята у нахвальщиков, лихих козар, У собак-тугар псов-наездников. Ослезили они очи девичьи, Исстрадили-измучили тебя, сестру, Пусть да будет всё тебе во приданое, Плата малая за горе за великое, За все муки, за все пережитки твои. Ты бери, сестрена, трёх вороных коней, Со поклажею, со богачеством, Ты явись-объявись на отецкий двор!» Возрыдала девица пуще прежнего, И просила она, больше плакала: «А не надобно трёх вороных коней, Ненавистно мне козарское богачество, А надобен мне ты, брательник мой, Воротись-примирись к отцу-матери!» «Не поеду я с тобой, сестра родимая, — Отец-мать меня однажды отстудили, А другой-то отстуды мне не ждать-принимать!» Отбывала сестра одна без брателка. Отцу-матери дома рассказалася: «А на горе мне, не в минучий час, Набегали на нас три набежника, Три тугарина, три козарина, Уносили-унесли меня в далёкую даль, За меня дуван задуванили: А кому во владу подостанусь я?» А на ту пору́ наезжал богатырь, Под ним белый конь, он белее дня, На нём латы-оружье солнцем светятся, Меч-копьё воссияют ясным месяцем. Витязь первого козарина конём стоптал, А второго козарина копьём сколол, А третьего — саблей ссаблил он. Снял опутья с меня, от плену вызволил, А то был богатырь — мне родимый брат, Удалой-молодой да Алёшенька. Я звала-звала, долго плакала, А домой со мной он не поехал ведь, Воротился опять в поле чистое».