Между синим и зеленым - Сергей Кубрин

Лехи на доске Почета, и как на утреннем разводе сам комбриг благодарил его за службу, а потом играл гимн, и казалось, что гимн играет специально для Летчика.

Он пытался найти повод, чтобы разругаться с Лехой до последнего армейского дня, но не поддавался тот на провокации, терпел насмешки над своим ростом и лопухами ушей, улыбался всякий раз, когда срывался от дикой тоски психованный Костян. Пряталась в Летове какая-то своя особенная тайна, и знал о ней один Летов. Тайна эта позволяла Лехе просто быть, а не стараться кем-то стать. Ничто не могло расшатать его крепкий воинский дух.

А потом, много времени спустя, позвонила мать Лехи и сообщила страшное:

«Лешеньки не стало. Он так вас ценил. Вы приезжайте, пожалуйста».

И так паршиво стало, что Костя, не раздумывая, решил ехать. Он, конечно, не полюбил Летчика, но вконец возненавидел себя. Он живой, а Лехи больше нет.

Тогда и решил, что отомстит. Найдет и отомстит. Руками задушит, горло порежет, изобьет до смерти того, кто убил его друга. А как иначе, как еще он мог поступить?

Мужик запыхтел. Нещадно глотал он воздух, не мог раскашляться. Глаза его, белые-белые, заплыли, и Костя сам почувствовал пелену мути, густой войлок слепоты.

– Дай, – шипел он, – дай.

Костя вытащил сигарету, но мужик сжал губы, как ребенок. Не буду.

– Дай, дай, – повторял безумно.

И Косте тоже сказал – дай.

– Я видел там на улице машину. Это ваша машина? Не могли бы вы… ну, может быть, вы одолжили бы машину. Я верну, я отвечаю.

– Машину? – о жил мужик. – Что ты! Машина – это все, что у меня осталось. У меня больше ничего нет. Я всю жизнь старался жить правильно, а теперь что… кусок железа на последнем ходу.

Костя подумал, что машина все равно не спасет мужика.

– Понимаете… я должен добраться до одного места.

Он хотел рассказать, но не стал. Чем он мог помочь, этот пропитой мужик. Казалось, дотронься до него – упадет. Ватная мякоть, резиновый корпус. Вот кому нужно умирать.

Трещала проводка, и моргал назойливо свет.

– Дай, дай, – снова повторил безумный мужик.

– Что тебе дать? – рявкнул Костя.

– Дай, – кряхтел тот судорожно и страшно.

На всякий случай пошарил в карманах. Вытащил сложенную напополам пятихатку и сунул в передний карман кителя. Вбежал дембель. За мгновение до прощального полета мужик вдруг рассмотрел наконец Левчика. Потянул уже руку, рыбий рот задвигался, и выскользнула немота, понятная, может, одному только дембелю. Но тот ничего не ответил. И мужик не смог объяснить.

Дембель уверенно нащупал в его кармане ключ, обнаружил Костину пятихатку и, засияв, предложил взять в дорогу пива.

– Нет, оставь, – возразил Костя, – есть у меня деньги.

Старенькая «Волга» радостно заурчала, когда Костя занял водительское место.

Не поняли пацаны, что мужик ничего не просил. «В рай, в рай, рай…» – долго еще шептал он.

6

Он думал, ведут к начальнику. После какого-то по счету карцерного застоя Денис решил завязать с чернотой и добить оставшиеся два года без авторитетного розжига, козырной масти, кастовой требухи. Корявил желудок – местный врач попросил плюнуть в стаканчик, после чего на глаз определил язву.

– Меньше курить, больше зелени и фруктов.

Денис напомнил, что тюрьма хоть и дом родной, только не курорт. Он решил завязать с табаком. Тяжело прощался с единственной здешней радостью. На сигареты играли в карты. За сигареты можно было чиркануть строчку в соседний корпус. Ради сигарет дрались. Драки иногда заканчивались ножом. Иногда нож заходил так глубоко, что начинала кипеть жизнь. Возбуждали дело, кошмарили хаты опера, уводили основных, и те молчали, молчали, молчали. Какое-то время зона дрожала, а потом мокруху вешали на суицид, отписывались рапортом в Москву и трубили прежним скучным ритмом.

Сидел Денис с зеленой щелочью, молодыми кайфоманами, реже – с бытчиками химии. «Два-два-восемь, папиросим». Говорил он коротко, говорить было не с кем, слова попусту не тратил, ждал.

– Ты кто по жизни? – спросил его один.

В бычьи игры Денис не играл. Ответил раз и навсегда:

– Я с той станции, куда ты не доедешь.

Его не трогали. Его не боялись и не уважали. Его старались не замечать. Жил он сам по себе, без суеты и спешки.

Рассмотрев комнату краткосрочных свиданий, когда завели его, пропащего, для встречи с кем-то из мира живых, Денис обрадовался.

– С какой стати? – с просил дежурного. Тот развел руками – откуда мне знать. Мое дело маленькое: наблюдай за порядком, слушай, о чем говорят.

Ни о чем таком не говорили.

Денис спросил, как дела у матери. Костя ответил «нормально» и долго-долго всматривался в брата, пока тот не психанул.

Его прорвало: как с неба дождь, загрохотали стеклянные капли объяснений. Они бились и разбивались и звучали с такой силой (пойми же), что Костя глянул на дежурного сержанта (сделай хоть что-нибудь), но тот ничего не мог сделать, ведь порядок Денис не нарушал.

Сержант всякое видел. Каждый вторник и четверг наблюдал он, как плачут родственники, жены и матери, как держатся осужденные, как бестолково складывается разговор.

Денис говорил, что устал. «Я нормальный человек на самом деле. Я так больше не могу». Мать всегда говорила: «Кровь никуда не денешь», и Костя хотел бы помочь брату, но что тут сделаешь, как поможешь.

– Ты главное матери скажи: я вернусь обязательно.

– Да скажу, скажу, – уверял Костя.

Сержант посматривал на часы, но куда было торопить братьев. Говорили мало, и время повернулось к свиданке спиной, опустила голову минутная стрелка, задремала часовая. И Денис прекратил трещать.

Костя рассказывал, как служил в армии, как осточертели ему шакалистые офицеры и как рад он был вернуться. Он сказал: «Еще три года», и Денис, не выдержав, хватился за голову и замычал.

– Чего ты, Дэн? Денис, ты че?

– Я больше не могу, – повторял.

Сержант проронил однозначное «Неверов». Костя растерянно глянул на дежурного.

– Неверов! – повторил сержант. И Денис перестал.

– Ты знай, мы тебя все ждем.

– Все – это кто? Ты да мать.

– Старшой постоянно спрашивает. Это он же помог, он меня привез. Договорился с этими, – махнул Костя в сторону сержанта, – ну, не конкретно с этим, с верхушкой, наверное, то есть…

Костя не договорил, Денис не дослушал.

– Ты чо! – крикнул брат. – Ты ошалел? Да ты хоть знаешь, сопливый, что это все Старшой?! Это он замочил того, это он тут должен гнить. Это я, дурак, грузанулся. Иначе бы мы группой пошли. А ты знаешь, что такое