Между синим и зеленым - Сергей Кубрин

вторая и третья, и некуда, в общем-то, было идти. Стоило лейтенанту сделать шаг, когда вроде бы узнал вон тот случайный камень или поваленное дерево, как рождалась чащоба и бил в невидимой дали упорный клич родника. Потом открылась голая полость земли, и Татарин наконец вспомнил, что именно здесь еще час назад он шел с пропавшим Чучей. Казалось, что в сером облаке земляного пара он уже видел Ксиву, но птичье улюлюканье, налетевшее стаей на глубинную тишину, разрывало мнимую близость, и все повторялось опять и опять.

Лес хохотал, и смех звенел, закладывая уши Татаренко. Лес умывался росой, и расплывался в глазах офицерский мир, мутнела картинка, пелена заметала след. Лес наслаждался предстоящим цветением весны, и задыхался в ответ лейтенант.

Лес ошибся, подумав, что Татаренко обнаружил его. Лейтенант, повинуясь уставным приказам, сам себе скомандовал «кругом», развернулся через левое плечо и рванул в обратную сторону. Добежав до прежнего камня, сиганул влево и заметил вялый ручей, тогда снова бросился назад и гонял вокруг да около так, что лес перестал петлять дорогу, не зная, куда может рвануть обезумевший Татарин.

И лишь, когда Татарин опять перешел на шаг, когда неизвестность победила, опустив того на землю и заставив просто быть, лес понял, что человек не изменился, человек не смог его одолеть, человек остался человеком.

Наверное, стоило Татаренко вовсе лечь пластом, слившись с древесной падалью, и лежать так, пока тело его не врастет в землю, не пустит корни и само не прорастет стволом, не распушит крону, не коснется неба, не скажет лесу – я с тобой. Но лейтенант опять попробовал шагнуть. Идти ему нравилось больше. Да и лес не был готов принять офицера, а только рассмеялся с прежней силой, до узнаваемого грохота, звона и топота в груди, равнодушно махнул голой апрельской лапой и, задрав голову, бросил тяжелый взгляд на довольных дембелей.

Они шли, не зная леса, не задумываясь, как долго придется идти, прежде чем лес отпустит их, не готовых к вечной древесной тишине.

Костя подыскивал удобное местечко, такое желательно, чтобы не спалиться (хотя перед кем тут спалишься, перед деревьями, что ли?). Обрадовал же Леха, что прихватил на базе еще бутылку. И когда волнистые холмы сменились на ровные полянки и наконец зарядили сосновые столбики, Костя обозначил позицию – здесь самое то.

– Ну вот, зря психовал. – Довольный Летчик достал бутылку.

– И тушенка?

– Обижаешь.

– Скажи ведь, что Татарин охамел все-таки. Не ожидал, конечно. Ты вот думаешь, он прав?

– Да какая, братан, разница? Нам домой скоро. Пусть хоть ошакалится в корень.

– Твоя правда, – махнул Костя, – ну че, здравы будем?

– Здравы будем, бояре, и все ваше, кореша.

Пацаны рассмеялись. Смех лился живой и невредимый и почти касался гражданки, звенел надеждой в лучшую жизнь. Они выпили быстро и по-мужицки не закусывали после первой, но не сдержались и все-таки хапнули тушенку.

– Так-то уже пили, – оправдался Летов.

– Ну, – протянул Костя, – заиграло в груди свежее тепло и захотелось жить.

Разливался по лесу безразличный тупой стук. Так, наверное, билось лесное сердце, но солдаты не думали об этом и разве что теребили в руках случайные прутья, сжимали в ладонях сырые ошметки земли.

– Ты вот как жить планируешь после армии?

– Я-то? – спросил Летчик, будто особо жить не собирался. – Да я не думал, если честно. Ну, как-как. Да как все, работу найду. Женюсь, ну, все дела.

– А я вот первым делом напьюсь, – выдал Костя и глотнул смачной добавки.

Лес поплыл, накрыл волной, но Костя и не думал тонуть. Только Летчик сидел с нетронутой молчаливой улыбкой и, видимо, наслаждался мыслями о светлом будущем.

Не о чем было говорить пацанам. За столько месяцев наговорились они от души, что и теперешнее молчание дышало своей какой-то словесной жизнью. Не напрягай язык, просто будь рядом и знай, что тебя понимают.

Шли долго.

Упрямо смотрели под ноги. Земля таращилась в ответ. Она бы с удовольствием захватила парней в свою адскую пропасть, но лес не разрешал. Лес медленно плыл и наблюдал. Близорукий, долго присматривался, не различая Летчика от Кости, один камуфляж от другого. И не было меж ними разницы.

Леха часто представлял, как наступает война и как в первом бою несется он во вражеский упор, подрывая защиту, раскидывая на ходу одного за другим. Мелькнула первая воображаемая медаль, и заломило в глазах от света наградного металла.

Жажда подвига иногда поднимала его на ту запредельную высоту, до которой даже героический лес не мог дотянуться.

Лес плелся за пацанами и ветром щекотал Лехин затылок. Ветер играл и заигрывал и мог в одночасье исполнить Лехину мечту, но все думал, стоит ли толкать на встречу с солдатами недавнего зэка, беглого мужика.

Лес дышал, и ветер суетился. Прошедшая зимняя скукотища насытила его до шквалистого края, и теперь он просто не мог дождаться, когда, ну когда уже начнется привычная весенняя свиристель.

Ветер подмигнул, и лес ответил: потянулись ветви к густому небу, родниковые воды зашумели под лесной опорой.

Летчик заметил первым. Костя тоже разглядел почти сразу тощее тельце и похожую на свою, бритую голову, но решил, что забродил так алкогольный градус, выдав нежелательную картинку сбежавшего зэка. Летчик врос в землю, не двигаясь, он спустил с плеча автомат и заметил краешком глаза, как приседает Костя, не в силах справиться с такой вот встречей. Стоило, наверное, сказать что-то, перекинуться, по крайней мере, согласованным, что ли, взглядом, чтобы действовать совместно и уверенно. Но молча они смотрели, как прямо на них тащится мужик в уставном тюремном тулупе, пуская изо рта табачный ли, природный пар.

Костя эту монотонную робу сразу узнал. Он видел в такой же брата, когда тот тянул первый срок. Помнил белые полоски на рукавах и такие же в области ног – светом надежды сияли они в бездонной черноте униформы, а где-то под сердцем, на груди, блестела нашивка с фамилией.

Они бы разглядели обязательно фамилию этого лесного блудника, но так он стремительно двигался навстречу, что стоило, наверное, дать обратную и рвануть, куда только можно, куда ноги понесут, не нарваться бы на вышедшего, словно из спячки, зверя. Он видел солдат и чувствовал, как дрожит в затворе уже досланный патрон, различал частые рывки дыхания Кости и слышал, как в Летове просыпается сила, как топчется его дух, готовый броситься и победить.

Вспотевший не от страха – от подарка судьбы, – Летов почуял, что вот она, возможность. Бежать передумал, а только навел в сторону зэка уверенный ствол