Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз - Влад Колчин

– Мы переведем вас на отделение неврологии, дальше они Вас будут обследовать.

Временная, частичная потеря зрения – это частый симптом первой стадии заболевания.

«Ничего себе! – подумал я. – Я уже несколько лет как будто со штангой на плечах хожу. А какая же вторая стадия будет?»

Во рту пересохло. Помню, как зайдя к себе в палату после этого разговора, я практически залпом выпил литровую бутылку минеральной воды и, поставив ее на тумбочку, почувствовал жажду.

Чуть-чуть успокоившись, подумал: «А что собственно, случилось? Ты узнал имя своей проблемы? А когда не зал, было легче?»

Не прошло и пары часов, как ко мне подошла женщина в белом халате и предложила поговорить наедине.

Мы отошли в конец больничного коридора, и, усевшись поудобнее, она начала говорить практически шепотом. Мне показалось это странным, но вскоре я понял почему.

Она предлагала лечиться у ее знакомого доктора, аргументируя это тем, что ее доктор впереди всей планеты по лечению рассеянного склероза.

Мне было объяснено, что ее доктор имеет отношение к исследованиям одного из иностранных институтов и может мне помочь, если я соглашусь опробовать на себе некие новые лекарства. Что нужно пройти дополнительные обследования, и если я подойду им по показаниям, то так и быть, меня возьмут в программу этого института. По манере разговора я понял, что имею честь разговаривать с внучкой Штирлица. Мы обменялись номерами телефонов.

Прошло еще немного времени и ко мне подошел мужчина в белом халате, которого я так же как и внучку Штирлица, не видел раньше в отделении.

Я смиренно направился с ним в конец коридора, где он мне поведал историю о том, что лечиться нужно у его знакомого доктора. Мотивируя это тем, что его доктор впереди всей планеты по лечению рассеянного склероза.

Мне было объяснено, что его доктор имеет отношение к исследованиям одного из иностранных институтов и может мне помочь, если я соглашусь опробовать на себе некие новые лекарства. Что нужно пройти дополнительные обследования, и если я подойду им по показаниям, то так и быть, меня возьмут в программу этого института. По манере разговора я понял, что имею честь разговаривать с внуком Штирлица. Мы обменялись номерами телефонов.

На этом поток родственников знаменитого советского шпиона не иссяк.

В мою палату зашел еще один человек в белом халате. Он сел на мою кровать и начал молчать. На его лице лежала завывающая печаль второй половинной ноты в такте трехчетвертного размера.

Что произошло дальше, надеюсь, пересказывать не надо. Я люблю лес. Я итак переживаю, что на эту книжку уйдет много бумаги.

Злата. Нужно ей сказать. А что сказать? Расстаться, пока молодая? Еще успеет выйти замуж за здорового. Я сам так думаю? Дешево. Если даже она увидит сейчас в этом трагедию, то все равно не осознает до конца. Скажет: «Останусь с тобой», – а потом это «останусь с тобой» будет не давать ей уйти. Начнет врать. Ей придется врать. У нее выхода не будет. Я сам себе пытаюсь сейчас врать, что хочу ее отпустить, уберечь от страданий. Плохой театр. Пошло. А своим предложением расстаться я ей не дам возможности уйти.

Но озвучить это надо. Или нет? Сокрытие правды – тоже ложь.

Да и не получится.

И мне стало понятно, что диагноз умножается на два.

Я стал ждать ее прихода.

Она приходила каждый день. Меню в больничной столовой было преимущественно ориентировано на горох, и поэтому Злате приходилось каждый день привозить мне питание. Как бы я не говорил, что не нужно мотаться каждый день через весь город, мои кокетливые просьбы она игнорировала.

Я знал, что она приедет и сегодня.

Встретившись и уединившись, подальше от любопытных глаз (а в таких недостатка в больнице не было), я рассказал ей о нашем разговоре с доктором.

– Уходи, пока молодая, – выдавил я.

– Я не уйду, – просто ответила она.

Ах, как часто мы все встречали подобные сцены в книгах и фильмах.

Как часто, продолжая читать, ожидали счастливого конца и были удовлетворены.

Или, напротив, она бросала его, и мы негодовали в ожидании справедливости.

В жизни все бывает намного тривиальнее. Никто не виноват. Или виноваты все. Как кому нравится. Просто болезнь убивает любовь.

«Ангелы не спят»

1.Остановите нам время. В тишине,Ты слышишь – истина рядом.От этих стен звонких, цвета крем брюле,Металось эхо о главном.

2.И никаких обещаний «навсегда»Ты это только послушай,Она сочится повсюду как вода,Здесь собирается в лужи.

Припев:До одной постели сжался мир,И мы с тобой парим над ним.Я слышу все: Как ты дрожишь,Что шепчет мне твой взгляд,Как наши ангелы не спят,Крыльями о ночь стучат,Охраняя нас.

16. Вовка и лес. (C#m)

«Нас здесь не было, мы здесь были,

нас здесь снова нет».

После выписки мне предложили работу арт-директора в новом открывающемся джаз-клубе.

За время пребывания в больнице я пропустил много предложений по работе. Такой уж крест у музыкантов – всегда быть в наличии. Как говорят – «в обойме».

На арт-директорство я согласился и через пару недель приступил к своим обязанностям.

Я работал с полудня до четырех-пяти часов утра. Ночью часто приходилось играть джем-сейшн.

Особенную ценность моя персона приобретала тогда, когда в клуб приезжали гастролеры из других городов и стран, поскольку хорошо играющий на саксофоне арт-директор – вкусная фишка для клуба.

Поначалу организм, напичканный витаминами, еще держался, но при таком режиме через пару месяцев оздоровительный эффект от лечения в больнице испарился. Друзьям было это видно, и по этой причине барабанщик и мой друг, Вовка Туник, приехав как-то раз в клуб и сочувственно посмотрев на меня, задумчиво протянул:

– О-о-о… А давай-ка я тебя в одно место отвезу на пару дней.

Не слушая моих возражений, он чуть не силой увез меня в лес.

Барабанщик Вовка Туник был олицетворением позитива. Даже нет. Он и был сам позитив. Если бы у позитива было человеческое лицо, это и было бы лицо Вовки Туника.

Вовка был хитрый. Но хитрость эта была настолько детская и добрая, что кроме умиления ничего к Вовке не добавляла.

– Нет, ну ты это видел? Че там у них было? Да ни фига у них там не было. Мы пришли, и все!

Они все обалдели, когда мы заиграли, мы им вечеруху спасли! Старик, мы порвали зал!!! Ты же сам видел! – азартно вспыхивал Вовка и тут же по-детски хитро заглядывал в лицо собеседника в ожидании подтверждения правильности своих слов.

«Круто!» и «Легко!» – два обычных восклицания после выступления вне зависимости от того, как все прошло в действительности. Попасть под Вовкин позитив было все равно, что попасть под асфальто-укладочный каток, а поэтому если пришел хитрый Вовка – разбегайся, кто успеет. Лично я несколько раз был готов выпрыгнуть на ходу из его машины, когда его позитивное настроение достигало своей наивысшей, критической точки.

А еще он очень любил своих друзей. Так любил, что готов был нянчиться с каждым.

Так любил, что когда у друзей возникали проблемы, хитрого Вовку просили помочь в последнюю очередь. И когда Вовка узнавал, что его не попросили, он обижался, как ребенок.

И еще Вовка любил спорт. Так, что говорил: «Если бы я не был музыкантом, я был бы спортсменом». Многие двадцатилетние парни позавидовали бы его мускулистому телосложению. Кросс, велосипед, лыжи, ныряние в открытый водоем, несмотря на любое время года были его слабостями.

Он привез меня на затерянную в лесах, заброшенную турбазу. Этому месту и суждено было поддерживать меня в течение нескольких лет.

Корабельные сосны, закрывающие своими кронами все небо, внезапно расступаются перед чистейшим родниковым озером, у которого нет берега, и говорят, что даже дна. Здесь, ступая босой ногой на теплый мох, становится понятно – кто ты в действительности и что тебе необходимо. И я стал приезжать в этот забытый цивилизацией уголок тишины каждое лето. Сюда, где скидывая с себя всю одежду и ныряя в ледяную воду, становиться ясно – ничего еще не ясно, кроме того, что вокруг на несколько километров – ни души, если не считать слоняющегося где-то в этих местах медведя и другой менее крупной и более мелкой живности.

Хозяином всего этого великолепия был Виталий Константинович. В советские времена он работал сторожем этой турбазы, потом он выстроил себе на территории базы дом и остался в нем жить. Дом он построил сам по книжке «Как построить дом», а заодно и баню.

Знакомьтесь – Виталий Константинович – настоящий мужчина. Почему? По всему. Не мужлан, не мачо, не Казанова и не самец. Он излучал силу, спокойствие, надежность и мудрость.

Константинычу на тот момент было чуть за шестьдесят, у него были стальные бицепсы, ружье, без которого в этой местности было нельзя, и пес немецкой породы по кличке Гранд.