Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз - Влад Колчин

– Мы переведем вас на отделение неврологии, дальше они Вас будут обследовать.

Временная, частичная потеря зрения – это частый симптом первой стадии заболевания.

«Ничего себе! – подумал я. – Я уже несколько лет как будто со штангой на плечах хожу. А какая же вторая стадия будет?»

Во рту пересохло. Помню, как зайдя к себе в палату после этого разговора, я практически залпом выпил литровую бутылку минеральной воды и, поставив ее на тумбочку, почувствовал жажду.

Чуть-чуть успокоившись, подумал: «А что собственно, случилось? Ты узнал имя своей проблемы? А когда не зал, было легче?»

Не прошло и пары часов, как ко мне подошла женщина в белом халате и предложила поговорить наедине.

Мы отошли в конец больничного коридора, и, усевшись поудобнее, она начала говорить практически шепотом. Мне показалось это странным, но вскоре я понял почему.

Она предлагала лечиться у ее знакомого доктора, аргументируя это тем, что ее доктор впереди всей планеты по лечению рассеянного склероза.

Мне было объяснено, что ее доктор имеет отношение к исследованиям одного из иностранных институтов и может мне помочь, если я соглашусь опробовать на себе некие новые лекарства. Что нужно пройти дополнительные обследования, и если я подойду им по показаниям, то так и быть, меня возьмут в программу этого института. По манере разговора я понял, что имею честь разговаривать с внучкой Штирлица. Мы обменялись номерами телефонов.

Прошло еще немного времени и ко мне подошел мужчина в белом халате, которого я так же как и внучку Штирлица, не видел раньше в отделении.

Я смиренно направился с ним в конец коридора, где он мне поведал историю о том, что лечиться нужно у его знакомого доктора. Мотивируя это тем, что его доктор впереди всей планеты по лечению рассеянного склероза.

Мне было объяснено, что его доктор имеет отношение к исследованиям одного из иностранных институтов и может мне помочь, если я соглашусь опробовать на себе некие новые лекарства. Что нужно пройти дополнительные обследования, и если я подойду им по показаниям, то так и быть, меня возьмут в программу этого института. По манере разговора я понял, что имею честь разговаривать с внуком Штирлица. Мы обменялись номерами телефонов.

На этом поток родственников знаменитого советского шпиона не иссяк.

В мою палату зашел еще один человек в белом халате. Он сел на мою кровать и начал молчать. На его лице лежала завывающая печаль второй половинной ноты в такте трехчетвертного размера.

Что произошло дальше, надеюсь, пересказывать не надо. Я люблю лес. Я итак переживаю, что на эту книжку уйдет много бумаги.

Злата. Нужно ей сказать. А что сказать? Расстаться, пока молодая? Еще успеет выйти замуж за здорового. Я сам так думаю? Дешево. Если даже она увидит сейчас в этом трагедию, то все равно не осознает до конца. Скажет: «Останусь с тобой», – а потом это «останусь с тобой» будет не давать ей уйти. Начнет врать. Ей придется врать. У нее выхода не будет. Я сам себе пытаюсь сейчас врать, что хочу ее отпустить, уберечь от страданий. Плохой театр. Пошло. А своим предложением расстаться я ей не дам возможности уйти.

Но озвучить это надо. Или нет? Сокрытие правды – тоже ложь.

Да и не получится.

И мне стало понятно, что диагноз умножается на два.

Я стал ждать ее прихода.

Она приходила каждый день. Меню в больничной столовой было преимущественно ориентировано на горох, и поэтому Злате приходилось каждый день привозить мне питание. Как бы я не говорил, что не нужно мотаться каждый день через весь город, мои кокетливые просьбы она игнорировала.

Я знал, что она приедет и сегодня.

Встретившись и уединившись, подальше от любопытных глаз (а в таких недостатка в больнице не было), я рассказал ей о нашем разговоре с доктором.

– Уходи, пока молодая, – выдавил я.

– Я не уйду, – просто ответила она.

Ах, как часто мы все встречали подобные сцены в книгах и фильмах.

Как часто, продолжая читать, ожидали счастливого конца и были удовлетворены.

Или, напротив, она бросала его, и мы негодовали в ожидании справедливости.

В жизни все бывает намного тривиальнее. Никто не виноват. Или виноваты все. Как кому нравится. Просто болезнь убивает любовь.

«Ангелы не спят»

2.И никаких обещаний «навсегда»Ты это только послушай,Она сочится повсюду как вода,Здесь собирается в лужи.

Припев:До одной постели сжался мир,И мы с тобой парим над ним.Я слышу все: Как ты дрожишь,Что шепчет мне твой взгляд,Как наши ангелы не спят,Крыльями о ночь стучат,Охраняя нас.

16. Вовка и лес. (C#m)

«Нас здесь не было, мы здесь были,

нас здесь снова нет».

После выписки мне предложили работу арт-директора в новом открывающемся джаз-клубе.

За время пребывания в больнице я пропустил много предложений по работе. Такой уж крест у музыкантов – всегда быть в наличии. Как говорят – «в обойме».

На арт-директорство я согласился и через пару недель приступил к своим обязанностям.

Я работал с полудня до четырех-пяти часов утра. Ночью часто приходилось играть джем-сейшн.

Особенную ценность моя персона приобретала тогда, когда в клуб приезжали гастролеры из других городов и стран, поскольку хорошо играющий на саксофоне арт-директор – вкусная фишка для клуба.

Поначалу организм, напичканный витаминами, еще держался, но при таком режиме через пару месяцев оздоровительный эффект от лечения в больнице испарился. Друзьям было это видно, и по этой причине барабанщик и мой друг, Вовка Туник, приехав как-то раз в клуб и сочувственно посмотрев на меня, задумчиво протянул:

– О-о-о… А давай-ка я тебя в одно место отвезу на пару дней.

Не слушая моих возражений, он чуть не силой увез меня в лес.

Барабанщик Вовка Туник был олицетворением позитива. Даже нет. Он и был сам позитив. Если бы у позитива было человеческое лицо, это и было бы лицо Вовки Туника.

Вовка был хитрый. Но хитрость эта была настолько детская и добрая, что кроме умиления ничего к Вовке не добавляла.

– Нет, ну ты это видел? Че там у них было? Да ни фига у них там не было. Мы пришли, и все!

Они все обалдели, когда мы заиграли, мы им вечеруху спасли! Старик, мы порвали зал!!! Ты же сам видел! – азартно вспыхивал Вовка и тут же по-детски хитро заглядывал в лицо собеседника в ожидании подтверждения правильности своих слов.

«Круто!» и «Легко!» – два обычных восклицания после выступления вне зависимости от того, как все прошло в действительности. Попасть под Вовкин позитив было все равно, что попасть под асфальто-укладочный каток, а поэтому если пришел хитрый Вовка – разбегайся, кто успеет. Лично я несколько раз был готов выпрыгнуть на ходу из его машины, когда его позитивное настроение достигало своей наивысшей, критической точки.

А еще он очень любил своих друзей. Так любил, что готов был нянчиться с каждым.

Так любил, что когда у друзей возникали проблемы, хитрого Вовку просили помочь в последнюю очередь. И когда Вовка узнавал, что его не попросили, он обижался, как ребенок.

И еще Вовка любил спорт. Так, что говорил: «Если бы я не был музыкантом, я был бы спортсменом». Многие двадцатилетние парни позавидовали бы его мускулистому телосложению. Кросс, велосипед, лыжи, ныряние в открытый водоем, несмотря на любое время года были его слабостями.

Он привез меня на затерянную в лесах, заброшенную турбазу. Этому месту и суждено было поддерживать меня в течение нескольких лет.

Корабельные сосны, закрывающие своими кронами все небо, внезапно расступаются перед чистейшим родниковым озером, у которого нет берега, и говорят, что даже дна. Здесь, ступая босой ногой на теплый мох, становится понятно – кто ты в действительности и что тебе необходимо. И я стал приезжать в этот забытый цивилизацией уголок тишины каждое лето. Сюда, где скидывая с себя всю одежду и ныряя в ледяную воду, становиться ясно – ничего еще не ясно, кроме того, что вокруг на несколько километров – ни души, если не считать слоняющегося где-то в этих местах медведя и другой менее крупной и более мелкой живности.

Хозяином всего этого великолепия был Виталий Константинович. В советские времена он работал сторожем этой турбазы, потом он выстроил себе на территории базы дом и остался в нем жить. Дом он построил сам по книжке «Как построить дом», а заодно и баню.

Знакомьтесь – Виталий Константинович – настоящий мужчина. Почему? По всему. Не мужлан, не мачо, не Казанова и не самец. Он излучал силу, спокойствие, надежность и мудрость.

Константинычу на тот момент было чуть за шестьдесят, у него были стальные бицепсы, ружье, без которого в этой местности было нельзя, и пес немецкой породы по кличке Гранд.