Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз - Влад Колчин

Почему? Почему мне, как и всем моим соотечественникам в собственной стране, с детства въелась в память табличка с угрожающим предупреждением: «По газонам не ходить!» Почему нельзя? Для кого этот газон? А где можно мне ходить? По тротуару? Тогда почему асфальт проложен не там, где удобнее мне, а там, где сверху красиво смотреть на городской квартал начальнику, пролетающему мимо на вертолете? А как же я?

Почему в Германии асфальт кладется для того, чтобы было удобно ходить всем, а в России – для того, чтобы приятно было над асфальтом летать начальнику?

Почему в Европе начальники служат гражданам, а в России – граждане начальникам?

Вроде простые вопросы, а ответов нет.

А здесь, в Германии, я видел, как люди моют с мылом улицы своих городов. Как машины останавливаются, чтобы пропустить пешеходов вне зависимости от цвета светофора.

Как не видно полицейских, но они появляются, как будто из-под земли, когда гражданам нужна помощь. Как спешащие в свои офисы служащие, улыбаясь, приветствуют дорожных рабочих только за то, что те проснулись раньше и уже трудятся. Как люди открыты друг другу.

Я слышал, что если ты гражданин страны, то можешь прийти к властям и сказать: «Я пьяница, мне нужна помощь». И тебя не оставят и даже будут платить пособие по безработице, дадут психолога, а не в зубы.

Конечно, там есть свои проблемы. И полицейские зажимают, мешая орать по ночам и устраивать фейерверки перед окнами жилых домов, и машину поперек тротуара не припарковать.

Власти спокойно спиться не дают, и в морду прохожему дать безнаказанно – сложнее. А уж вырыть посреди дороги яму и, бросив туда лопату, уйти домой, потому что у тебя закончился рабочий день, – вообще не реально. В общем, есть трудности.

Но все относительно, ведь правда?

Днем мы звучали на улицах, вокруг нас быстро собиралась публика. Особо благодарные слушатели подходили и приглашали поиграть на вечеринках, юбилеях, свадьбах, презентациях… К нам всегда относились как к гостям на праздниках. Это было отличительной особенностью музицирования в Европе. Жить приходилось в разных местах: и в машине, и у появляющихся новых друзей, и в роскошном доме на берегу Рот-ам-Зее… Временами было трудновато, но это не особенно напрягало.

Однажды в Нюрнберге случилось так, что нам негде было ночевать. Так же, как и все остальные проблемы, эта нас не сильно тревожила, однако заботясь о ночлеге, мы повесили перед импровизированной сценой объявление о поиске квартиры на ночь. Очень скоро к нам подошла пожилая женщина и пригласила устроиться у нее. Оказалось, что она была родом из Питера.

Вечером она много суетилась на кухне, накрыла нам богатый стол и много рассказывала о сыне и внучке, которые остались у нее в России. Она не могла часто видеть их и нерастраченную материнскую любовь, накопившуюся в ней за годы разлуки с родными, теперь выплескивала на нас.

Потом я не мог заснуть. В просторной комнате мирно сопели спящие друзья, а я долго смотрел на нее через приоткрытую дверь в кухню. Уложив гостей, она сидела одна без движения в молчаливой задумчивости. Какое-то пронзительное одиночество обволакивало эту женщину. Я подумал тогда, что одиночество не имеет гражданства. Точно так же, как и музыка. Мне было жаль ее, и даже почему-то всех нас. Захотелось взять саксофон и играть. Но было поздно. Была глубокая ночь.

С утра были новые километры, музыка, улыбки, аплодисменты, приглашения…

Результатом поездки было мое триумфальное возвращение в Питер с тремя тысячами долларов. Для студента в 1999 году это были огромные деньги.

Даже болезнь на какое-то время отступила.

Я стал чувствовать себя лучше.

12. Джерри. (F#m)

– Что ты учишь, сынок?

– По сольфеджио задали выучить состав инструментов, которые в русском народном оркестре присутствуют.

– По сольфеджио?

– Да.

– Что за бред? Почему это учат на «сольфеджио»?

Если предмет называется «сольфеджио», вы и должны учить сольфеджио, а не инструментоведение.

– Не знаю, так задали.

– Давай-ка мы с тобой лучше интервалы попоем и разберем, как аккорды строятся.

А если время останется и силы, мы состав инструментов вместе поучим.

– Мне завтра двойку поставят. Алевтина Петровна и так ругается, что у меня успеваемость упала!

– А Алевтина Петровна не говорила, куда она хочет, чтобы ты «успел»? Ничего страшного.

Лишь бы «опоздаемость» не повысилась. Пусть по глупостям другие успевают. Много еще в твоей жизни будет «успешных». А ты у меня будешь знать, из чего музыка состоит, и играть ее. А двойку исправим.

А есть у вас знакомый принц? Ну, самый обычный принц, без особых претензий, с которым можно по душам поговорить. О женщинах, музыке, спросить на каком троллейбусе от Василеостровской до Дворцовой доехать можно… Ну, хорошо. Думаю, сему шедевральному литературному трактату не помешает присутствие принца по крови.

Имя ему – Джерри Ким.

В один традиционно дождливый Питерский вечер, когда я по обыкновению занимался на саксофоне, дверь в мою аудиторию открылась, и на пороге появился типичный представитель корейской королевской династии. На плече его висела гитара, на лице его были очки и озабоченность.

– Джерри, – протягивая мне руку, произнес принц.

– Влад, – согласился я.

– У нас концерт в среду, ищем свободную аудиторию, где можно было бы порепетировать.

Так мы познакомились и через несколько дней уже играли концерт вместе.

Этот мужчина средних лет и сложной судьбы приехал в Питер из Джамбула с женой, сыном, гитарой и стиральной машиной «Малютка».

В Джамбуле ему пришлось оставить свою прежнюю жизнь вместе с квартирой и всем остальным нажитым за эту жизнь имуществом. На протяжении всей его жизни он то и дело наживал, терял, наживал снова, женился, влюблялся, разводился, сидел в тюрьме, владел джаз-клубом, дорогой машиной с шофером, импортными туфлями, кинокамерой VHS. Жизнь его представляла собой горный слалом[2]. Земля то приближалась, то удалялась, мелькали флажки, изменялось все, неизменным оставались только любовь к музыке и желание ее играть.

И когда у жителей страны стоял вопрос: «Как выжить после дефолта?», – у Джерри, стоял вопрос: «Где выжить после дефолта?»

Будучи наследным принцем, а он знал об этом только из рассказов родителей, Джерри никогда в Корее не был, корейского языка не знал и вообще считал себя русским.

В Советское время Джерри, как любой русский джазовый гитарист, мечтал сбежать в Америку, чтобы открыть там маленький клуб и играть джаз. Как и многие хрустальные мечты джазменов в то время, мечты Джерри разбились о пресловутый не умеющий мечтать КГБ, инкриминирующий ему в начале восьмидесятых:

«Преобретение иностранной валюты, сопротивление властям и попытку изнасилования офицера милиции».

Валюта была. Сопротивление было. Попытки изнасилования офицера – не было!

А было так: Джерри культурно отдыхал в один из вечеров за бутылочкой горячительного с девушкой и другом, когда в типовую, ничем не примечательную квартиру по наводке злопыхателей вломились работники КГБ и начали заламывать руки отдыхающим. Друг Джерри был каратистом.

При захвате злодеев работники правоохранительных органов своих документов не показали, за что были жестоко избиты хозяином квартиры – мастером единоборств и хрупким джазменом Джерри. Когда разобрались, всем стало неловко. У Джерри нашли доллары. Особенно неловко было девушке, которая была на вечеринке с Джерри. А помимо того, что она была девушкой Джерри, по иронии судьбы она работала в милиции следователем. Да-да, даже у таких «железных леди» подкашивались ноги перед Джерри.

А если не подкашивались сразу, он брал гитару.

Насиловать необходимости, конечно же, не было, а уж тем более офицера милиции.

Этот пункт обвинения впоследствии сняли ввиду отсутствия состава преступления, просто нужно было на подольше посадить предателя социалистических идеалов, получив желаемые награды и премии, ведь скупку долларов родина простить не могла. Хотели было еще повесить на Джерри хранение оружия, которое до поры задержания спокойно висело на гвозде в виде нунчаков от каратиста, но там тоже у обвинения не срослось.

Нунчаки были не Джерри, а хозяина квартиры, неоспоримый факт присутствия которого был зафиксирован в виде побоев на лицах сотрудников КГБ. Помимо всего прочего у Джерри изъяли удостоверение офицера милиции от офицера милиции, по которому он бесплатно ездил на трамвае за вином для продолжения романтического ужина с офицером милиции и приобретал сей напиток без очереди, ввиду наличия удостоверения офицера милиции, ибо любовь не приемлет ожидания своей очереди. Так как в СССР секса не было, а моральный облик офицера милиции не мог быть запятнан, любовь Джерри и офицера милиции приравнивалась к изнасилованию офицера милиции.

Как видите сами, Джерри в этой истории было многовато.