Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз - Влад Колчин

«Я выбираю любовь»

1.Я сам себе шторм,Сам себе капитан,Как будто пустяк,Но только что-то не как всегда…Пустая постель,И нет причин оставаться здесь.Немного любви —Вот, все, что нужно мне.

2.Свобода и к ней,В тон – равнодушиеХолодных огней —Долгих ночей зрачки.Цинично звеня,Войдет ребром, вдруг,Монета в снег.В анкете чужимПочерком прочерки.

Припев:Я выбираю любовь себе на счастье,Я забираю себе – тебя.Сопротивляйся,Если так угодно,Можно все. Не сложно,Жечь мосты,И не бояться темноты.

10. Первый звонок. (Bb)

Одним ничем не примечательным утром, проснувшись после очередной бурной, музыкальной ночи, я обнаружил у себя сильную не характерную слабость. Перед глазами все плыло. Узоры на обоях стены то приближались, то удалялись сами собой. Я встал с постели, чтобы как обычно принять утренний душ, и понял, что ко всему прочему, меня еще и сильно шатает.

– Ого! – невесело подумал я. – Как весело…

Выйдя из ванной комнаты, мне показалось, что все стало в порядке. Не придав особого значения этому инциденту, я благополучно о нем забыл.

И не вспоминал до того времени, пока это не повторилось. Но теперь это состояние не уходило.

Так я начал привыкать к перманентному состоянию головокружения. Жизненной энергии было через край, и по началу такое состояние казалось временным пустяком, не заслуживающим серьезного внимания, даже по прошествии месяца жизни в нем.

Я считал тогда, что это связано с недостатком питания и витаминов в рационе. Энергии каждый день тратилось много. Многие клубы и рестораны в связи с дефолтом закрывались, и музыканты оставались без работы. Сосед предложил поработать грузчиком в ночное время, и я не отказался. Днем же нужно было идти в знакомый подвал и заниматься.

Денег не хватало. Я жил в крайней бедности, но у меня была крыша над головой, любовь и музыка. А это немало. Обычный рацион мой это то, что можно было «перехватить» в студенческом кафе днем, а поздним вечером – ужин дома. Ужин состоял обычно из моего фирменного блюда.

Записывайте:

1) Налить воды в кастрюлю.

2) Посолить.

3) Насыпать туда макарон.

4) Не забыть бросить в кастрюлю заменитель мяса, коим в моем случае являлся куриный кубик.

5) Почистить свежую луковицу и употребить ее в прикуску с приготовленным.

Что? Соли мало? Нет?

Ну, попробуйте исключить из меню макароны.

Ну, и как теперь? Опять не нравится? Ну, верните макароны.

Вот и я говорю – не дурно.

А когда утром ко мне приходила Злата от своей тетки, где она жила под пристальным надзором, мы порой, прогуливая лекции, жарили картошку. Это был дорогой деликатес, но любовь не приемлет бухгалтерии.

6 марта 1999 года ознаменовалось появлением песни Земфиры «Спид» на радио «Максимум». Вряд ли кто поверит количеству странных случайностей в моей жизни, но я об этом ни у кого и не прошу. Я запомнил эту дату. Мы сидели с друзьями за скромным студенческим застольем, когда на случайно пойманной радиоволне, ведущий произнес: «Премьера песни…» Он мог не продолжать. Я почему-то знал, что это Земфира. Снова метафизика? Как угодно.

За три месяца до этого события она приезжала в Питер. Каково же было мое удивление, когда мы столкнулись носами в коридоре университета. Мы не договаривались о встрече. Как ей могло прийти в голову искать меня в учебном заведении в девять часов вечера, когда в нем практически никого уже не было! Не понятно. Мне было неожиданно и радостно видеть ее. Потом мы болтали почти до утра. Теперь, когда я слышал ее в эфире, что-то доброе разлилось по телу, как и при нашей последней встрече. Я улыбался и молча смотрел в окно.

«Бродячая любовь»

1.Какая сладостная боль —Меня кусает твоя воля,И сушит горло крик, ползущий,Из расплавленного тела.Моя бродячая любовь,В потемках ищет выключатель,И дергает в который раз,Итак ободранные нервы.

2.Исписан лист и снова смят,И стынет полуночный кофе.Быть может, был блажен поэт,Что на стене, в подъезде, мелом,Рождал стихами новый день,А ночью убивал, стирая,А после плакал как дитя,И просыпался вновь великим.

Припев:Окно открыто, пол засыпал иней,Ты где то рядом, где то здесь.Я жгу в костре паркет как первобытный.Чего мы стоим? Кто бы знал!Кому печаль, да кроме нас,Бродячая любовь.

11. Неуправляемые финансовы потоки. (А)

«Заграница нам поможет».

Закончился первый курс. Злата уехала на каникулы к родителям в Пензу. Мои новые друзья предложили поехать с ними за границу «душить жабу». «Душить жабу» – это то же самое, что «работать на шляпу». В ситуации студенческого безденежья это было сказочное предложение.

Мы получили французскую визу и поехали по культурному обмену. Культурный обмен между двумя государствами был несомненно важен, но нас больше интересовал денежный.

Заехав по случаю к Земфире в Москву и записав два соло в песни ее нового альбома, я съездил к невесте в Пензу и через неделю с друзьями уже был на границе Польши с Германией.

Одно из правил пересечения государственной границы дружественной нам Германии гласило, что каждый пересекающий ее индивид должен иметь при себе сумму не менее пятиста долларов США. Или трехсот. Или может быть даже ста тридцати семи долларов двадцати четырех центов. Ну, или может быть хотя бы пятидесяти на нос.

Точно не помню, сколько было необходимо, но помню совершенно отчетливо, что как объяснил нам таможенник: «Ни в одном правиле, условии, поправке, положении, приложении к поправке, ни в одном международном документе о пересечении границы, соглашении, постановлении ООН и вообще нигде не фигурировала сумма в пятнадцать долларов». Нигде не было написано, что с пятнадцатью долларами на четверых музыканты из Питера, могут пересекать границу Германии по французской визе, особенно учитывая то обстоятельство, что ни до какой Франции билетов у них нет, а есть только до Берлина. Таким образом, мы были хладнокровно высажены из поезда где-то в Польше.

Возвращаться на Родину, в данной ситуации, было неприемлемо по двум причинам: во-первых, русские не сдаются, во-вторых, первого достаточно.

Возможно, поэтому невнятно пробормоченное предположение басиста Аркаши, что где-то поблизости находится автомобильная таможня, было воспринято нами как сигнал к действию.

Мы пересекли границу пешком. По счастливому стечению обстоятельств на автомобильной таможне о нашей платежеспособности не поинтересовались, и, следуя по стопам наших дедов, мы перешли мост через Одер, но с той только разницей, что в наших руках были не автоматы, а музыкальные инструменты. Добравшись с горем пополам до вокзальной площади Берлина, мы незамедлительно бросили на землю раскрытый кейс.

Первое уличное выступление нам принесло сытный ужин и билеты до Нюрнберга, где предположительно нас должны были встретить друзья.

Немного заработав в течение пары недель, Аркаша, заняв у нас в долг, приобрел себе подержанный «Пассат», и мы двинулись путешествовать по Европе.

Я смотрел из окна автомобиля, как проносятся мимо названия населенных пунктов, километры, аккуратно слаженные домики, подстриженные газоны, чистые машины, улыбающиеся люди.

Улыбающиеся не от того, что им сегодня не нахамили, а улыбающиеся, потому что они просто так привыкли – улыбаться.

В те времена было сложно получить иностранную визу, но чувства эйфории от того, что я за границей, не было. Напротив, было ощущение какого-то внутреннего душевного комфорта и успокоения.

Даже если у местных жителей улыбчивость – это всего лишь маска, думал я, то уж лучше такая маска, чем маска «урки», которую нужно надевать, прежде чем войдешь в чужой район родного города. А ее в моей юности нужно было надевать, чтобы сойти за «своего», потому что этим «своим» было не объяснить…

Ничего не объяснить. А если уж ты сказал, что ты музыкант, то тебе обязательно рано или поздно, сунули бы в руки гитару и попросили бы исполнить песню про то, как: я сидел на зоне, насадил на пику фрайера, что некая сука привела хвост, что эти купола в натуре, что доля моя воровская, что голуби летят именно над нашей зоной, что кентуха откинулся осенью, что «зеленый прокурор» – это весна, что Магадан – это волшебный сон, что женский половой орган – это «лохматый сейф». И от этого текста публика ввергалась в состояние крайней экзальтации.

Кто-то скажет, что я очерняю свою страну, возвожу на нее поклеп. Позволю себе не согласиться. Я как раз ее люблю. Просто выбираю не врать на эту тему, по одной простой причине: любовь и вранье – не совместимы. У меня нет другой родины. Просто для меня патриотизм начинается не тогда, когда очередной государственный жлоб отправляет детей на нефтяную войну, подчуя электорат дешевыми лозунгами, а тогда, когда люди знают, что они не одни. Когда граждане не меряются своим «патриотизмом» на площадях, а идут убирать свой дом и говорить: «Мы не позволим никому в нем мусорить».