Другой Ленин - Александр Майсурян

Игре в шахматы Владимир Ильич выучился еще в детстве, в возрасте восьми-девяти лет, когда они с братом Александром устраивали шахматные баталии с отцом. «Сначала отец нас обыгрывал, — рассказывал сам Ленин, — потом мы с братом достали руководство к шахматной игре и стали отца обыгрывать. Раз — мы наверху жили — встретил отца, идет из нашей комнаты со свечой в руке и несет руководство по шахматной игре. Затем за него засел»…

Порой Ленин просиживал за шахматами целые дни и ночи напролет — с утра и до поздней ночи. Игра настолько поглощала его, что виделась ему и во сне. Крупская рассказывала, как спящий Владимир Ильич вскрикивал: «Если он конем пойдет сюда, я отвечу турой!» П. Лепешинский в ссылке затеял с ним игру по переписке. «Все мое свободное время, — вспоминал он, — (а у меня его было много) уходило у меня на то, чтобы создавать на шахматной доске всевозможные вариации ближайших комбинаций и выбирать, таким образом, наилучшую из них. А так как Владимир Ильич мог тратить на это дело минуты, а не многие часы в день, то он, в конце концов, партию проиграл, и я был счастливейшим из смертных».

Насколько сильным игроком был Ленин, сказать трудно — записей его партий не сохранилось. Однако товарищи считали, что играет он превосходно. «В ссылке случалось, — писал Михаил Сильвин, — что он, лежа на кровати, не смотря на доску, играл одновременно три партии и разбивал всех трех противников».

Вероятно, более интересен «стиль игры» Владимира Ильича. Татьяна Алексинская оставила в своем дневнике такую выразительную зарисовку: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника. Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, как выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности».

Все же слишком легкая победа Ленину бывала неинтересна. Его брат Дмитрий рассказывал: «Играя со слабейшими игроками, чтобы уравновесить силы, давал вперед ту или другую фигуру. Когда же партнер из самолюбия отказывался, Владимир Ильич обычно заявлял: «Какой же интерес для меня играть на равных силах, когда нет надобности думать, бороться, выкручиваться»… У него главный интерес в шахматах состоял в упорной борьбе, чтобы сделать наилучший ход, в том, чтобы найти выход из трудного, иногда почти безнадежного положения… Бывало, когда сделаешь в игре глупость и этим дашь ему легкий выигрыш, он говаривал, смеясь: «Ну, это не я выиграл, а ты проиграл».

«Шахматы чересчур захватывают». «Ярче всего натура Ильича, как прирожденного спортсмена, сказывалась в шахматной игре», — писал П. Лепешинский. Он оставил и более подробное описание одной из партий Владимира Ильича — но не движения фигур по доске, а поведения игроков. «Помню, — вспоминал он (еще при жизни Ленина), — между прочим, как мы втроем, т. е. я, Старков и Кржижановский, стали играть с Ильичем по совещанию… И, о счастье, о восторг, Ильич «сдрейфил»!.. Ильич терпит поражение. Он уже потерял одну фигуру, и дела его очень неважны. Победа обеспечена за нами.

Рожи у представителей шахматной «Антанты» — веселые, плутовские, с оскалом белых зубов и все более и более ширятся… Враг сидит в застывшей позе над доской, как каменное изваяние, олицетворяющее сверхчеловеческое напряжение мысли. На его огромном лбу, с характерными «сократовскими» выпуклостями, выступили капельки пота, голова низко наклонена к шахматной доске, глаза неподвижно устремлены на тот уголок, где сосредоточен был стратегический главный пункт битвы…

По-видимому, если бы кто-нибудь крикнул тогда: «пожар, горит, спасайтесь…», он бы и бровью не шевельнул. Цель его жизни в данную минуту заключалась в том, чтобы не поддаться, чтобы устоять, чтобы не признать себя побежденным. Лучше умереть от кровоизлияния в мозг, а все-таки не капитулировать, а все-таки выйти с честью из затруднительного положения…

Легкомысленная «Антанта» ничего этого не замечает.

Первым забил тревогу ее лидер.

— Ба-ба, ба-ба! да это что-то нами непредвиденное, — голосом, полным тревоги, реагирует он на сделанный Ильичем великолепный маневр. — Гм… гм… це дiло треба розжувати, — бормочет он себе под нос.

Но, увы, разжевать нужно было раньше, а теперь уже поздно… С этого момента их лица все более и более вытягиваются, а у Ильича глазки загораются лукавым огоньком. Союзники начинают переругиваться между собою, попрекая друг друга в ротозействе, а их победитель весело-превесело улыбается и вытирает платком пот со лба…»

Вообще Владимир Ильич относился к Лепешинскому («товарищу Олину») по-дружески, но, видимо, считал его излишне склонным к покою и созерцанию. Ленин замечал: «В товарище Олине сидит Обломов, в уменьшенном размере, а все же Обломов».

И, как ни увлекался Ленин спортом, но всегда готов был его оставить для более важных занятий. «Шахматы чересчур захватывают, — говорил он, — это мешает работе… Не надо забывать, что шахматы все-таки только игра, а не дело». Вскоре после Октября 1917 года старые товарищи встречались в Смольном. Это были горячие дни для новой власти, когда противники предсказывали ей скорое и неминуемое падение. Во время этого разговора Лепешинский шутливо спросил: «А что, не сыграть ли нам как-нибудь в шахматишки, а? Помните старые-то времена?»

«Боже мой, — вспоминал он, — какой веселый, раскатистый хохот удалось мне исторгнуть своей фразой из груди Ильича! Его глаза перестали смотреть вдаль и привычно залукавились, оглядывая того чудака, который так «вовремя» вспомнил о шахматах.

— Нет, — сказал наконец серьезно Ильич, немного успокоившись от охватившего его смеха. — Теперь уж не до шахмат. Играть больше, вероятно, не придется».

«Ленин ни одного романа не прочитал». Н. Крупская вспоминала: «Товарищ, познакомивший меня впервые с Владимиром Ильичем, сказал мне, что Ильич человек ученый, читает исключительно ученые книжки, не прочитал в жизни ни одного романа, никогда стихов не читал. Подивилась я. Сама я в молодости перечитала всех классиков, знала наизусть чуть ли не всего Лермонтова… Чудно мне показалось, что вот человек, которому все это не интересно нисколько».

Конечно, «Ленин как человек, никогда не бравший в руки книгу» — это была только забавная легенда, хотя и довольно характерная. Очевидно, товарищ, приписавший ему равнодушие к романам и стихам, хотел похвалить Владимира Ильича: мол, это человек дела, а не пустой «читатель романов», как другие. В действительности Владимир Ильич испытывал едва ли не голод без художественной литературы. «Без чего мы прямо тут голодаем, — писала в 1913 году Крупская, — это без беллетристики. Володя чуть не наизусть выучил Надсона и Некрасова, разрозненный томик Анны Карениной перечитывается в сотый раз». (Это при том, что из всех отечественных поэтов Надсона Владимир Ильич особенно недолюбливал.)