Другой Ленин - Александр Майсурян

«Юмор — прекрасное, здоровое качество, — говорил сам Ленин. — Я очень понимаю юмор, но не владею им.

А смешного в жизни, пожалуй, не меньше, чем печального, право, не меньше».

«Я бы с ума сошел, если бы пришлось жить в коммуне».

Л. Троцкий отмечал: «Ленин не знал безразличного отношения к людям… Нередко в подлинном смысле слова влюблялся в людей. В таких случаях я дразнил его: «Знаю, знаю, у вас новый роман». Ленин сам знал об этой своей черте и смеялся в ответ чуть-чуть конфузливо, чуть-чуть сердито». «У Владимира Ильича постоянно бывали такие полосы увлечения людьми, — писала Н. Крупская. — Подметит в человеке какую-нибудь ценную черту и вцепится в нее».

Будучи по характеру веселым, увлекающимся человеком, Ленин предпочитал общаться с такими же родственными ему натурами. Об одном товарище он заметил: «Это очень хороший человек, то есть честный и полезный партии революционер, беда только, но это уже относится к области личных отношений, он скучен, как филин, смеется раз в год, да и то неизвестно по какому поводу».

Н. Вольский писал: «Он чурался скучных, очень мрачных и бесстрастных людей… Если можно так выразиться, он любил страстных (вернее, пристрастных) и веселых революционеров». «В тесном дружеском кругу, — отмечал Кржижановский, — Владимир Ильич немедленно становился душою всего общества. Именно около него слышались самые страстные речи и наиболее веселый смех». «Владимир Ильич — центр всеобщего веселья, — писал большевик Николай Семашко. — Его юмор, жизнерадостность, клокочущая энергия проявляются и здесь; вокруг него стон стоит от смеха».

В. Бонч-Бруевич вспоминал декабрь 1903 года в Женеве. Товарищи Ленина тогда сидели, погруженные в дела, а в городе бурлил праздничный женевский карнавал. «Не до веселья было нам. На улицу даже не тянуло. Вдруг звонок. Входит Владимир Ильич, оживленный, веселый».

— Что это мы все сидим за книгами, — задорно спросил он, — угрюмые, серьезные? Смотрите, какое веселье на улицах!.. Смех, шутки, пляски… Идемте гулять!.. Все важные вопросы отложим до завтра…

Компания большевиков вышла на улицу, стала разбрасывать серпантин и конфетти. Ленин лихо заломил свою кепку на затылок. «Кое-кто принялся танцевать. Вдруг Владимир Ильич быстро, энергично схватив нас за руки, мгновенно образовал круг около нескольких девушек, одетых в маски, и мы запели, закружились, заплясали вокруг них. Те ответили песней и тоже стали танцевать. Круг наш увеличился, и в общем веселье мы неслись по улице гирляндой, окружая то одних, то других, увлекали всех на своем пути». Ленин был запевалой и заводилой в этой неистовой пляске. По обычаю карнавала большевики не выпускали девушек-из круга, пока те не соглашались с ними поцеловаться… «Всю ночь мы так проканителились на улице, — писал большевик Мартын Лядов. — Как хохотал Ильич, заразительно весело, и мы все чувствовали себя точно дети».

Пляшущих большевиков на женевской улице увидели их противники — меньшевики.

— Твердокаменные пошли! — острили они.

— Дорогу мягкотелым! — задиристо отвечали большевики.

«Если отдыхать, так отдыхать, — говорил Владимир Ильич. — Если дело делать, так уж делать». «Ленин умеет отдыхать, — отмечал Луначарский. — Он берет этот отдых, как какую-то ванну, во время его он ни о чем не хочет думать и целиком отдается праздности и, если только возможно, своему любимому веселью и смеху».

В. Молотов говорил о Ленине: «Он компанейский человек». Но, как видно, компанейство Ленина имело свои пределы. Владимир Ильич всегда возмущался, когда кто-то без разрешения вторгался в его уединение и отвлекал его от намеченных занятий. «Что у нас, праздники, что ли?» — сердился он в таких случаях. Впрочем, в этом он тоже следовал примеру Рахметова, который соблюдал «то же правило, что и в чтении, — не тратить времени над второстепенными делами и с второстепенными людьми, заниматься только капитальными, от которых уже и без него изменяются второстепенные дела и руководимые люди. Например, вне своего круга он знакомился только с людьми, имеющими влияние на других. Кто не был авторитетом для нескольких других людей, тот никакими способами не мог даже войти в разговор с ним. Он говорил: «Вы меня извините, мне некогда» — и отходил».

Владимир Ильич говорил: «Нельзя жить в доме, где все окна и двери никогда не запираются, постоянно открыты на улицу и всякий проходящий считает нужным посмотреть, что вы делаете. Я бы с ума сошел, если бы пришлось жить в коммуне, вроде той, что в 1902 году Мартов, Засулич и Алексеев организовали в Лондоне. Это больше, чем дом с открытыми окнами, это проходной двор. Мартов весь день мог быть на людях. Этого я никак не могу. Впрочем, Мартов вообще феномен. Он может одновременно писать, курить, есть и не переставать разговаривать хотя бы с десятком людей. Чернышевский правильно заметил: у каждого есть уголок жизни, куда никто никогда не должен залезать, и каждый должен иметь «особую комнату» только для себя одного».

«В игре Ленина нет элегантности». Во всех своих житейских увлечениях Ленин неизменно оставался самим собой: таким же азартным, увлеченным, настроенным на победу любой ценой. Максим Горький писал: «Азарт был свойством его натуры… Он умел с одинаковым увлечением играть в шахматы, рассматривать «Историю костюма», часами вести спор с товарищем, удить рыбу, ходить по каменным тропам Капри, раскаленным солнцем юга, любоваться золотыми цветами дрока и чумазыми ребятами рыбаков».

Н. Крупская вспоминала, что Владимир Ильич не пренебрегал и картежной игрой: садился с товарищами поиграть «в дураки», «расчетливо и с азартом играл». М. Горький: «Я знаю Ленина, когда он играл в карты в «тетку», любил игру и хохотал так, как умеет только он один». Социал-демократ Василий Десницкий: «Эта игра — винт наизнанку, в которой нужно не набирать взятки, а, наоборот, брать их как можно меньше, — забавляла Владимира Ильича. Он весело потирал руки, шутил, награждая Алексея Максимовича (Горького. — А.М.)и его партнера взятками…»

Шахматную игру Ленин воспринимал вполне серьезно, как ребенок или профессиональный шахматист. На одной из фотографий 1909 года он сошелся в шахматном поединке с Александром Богдановым. Вокруг каприйский пейзаж, все залито солнцем. Видно, что Ленин целиком погружен в игру, он придвинулся к доске, а его соперник напряженно вперил в нее взгляд. Возле игроков столпились зрители, среди которых и Горький. «Он азартно играл с Богдановым в шахматы, — продолжал Горький, — и, проигрывая, сердился, даже унывал, как-то по-детски. Замечательно: даже и это детское уныние, так же как его удивительный смех — не нарушали целостной слитности его характера». «При проигрыше, — писал большевик Сергей Багоцкий, — он добродушно признавал свое поражение и объяснял, в чем заключалась его основная ошибка, отдавая должное удачной комбинации противника».