Ворон - Эдгар Аллан По

стремнины

Вставали из волнистой тьмы,

Как башни; созерцали мы

В провалах – низкие холмы

И, словно сеть, ручьи долины.

Я ей о гордости и власти

Там говорил, – но так, чтоб все

Одним лишь из моих пристрастий

Казалось. И в глазах ее

Читал я, может быть невольный,

Ответ – живой, хоть безглагольный!

Румянец на ее щеках

Сказал: она достойна трона!

И я решил, что ей корона

Цветы заменит на висках.

То было – мысли обольщенье!

В те годы, – вспомни, мой отец, —

Лишь в молодом воображеньи

Носил я призрачный венец.

Но там, где люди в толпы сжаты,

Лев честолюбия – в цепях,

Над ним с бичом закон-вожатый;

Иное – между гор, в степях.

Где дикость, мрачность и громадность

В нем только разжигают жадность.

Взгляни на Самарканд. Ведь он —

Царь всей земли. Он вознесен

Над городами; как солому,

Рукой он держит судьбы их;

Что было славой дней былых,

Он разметал подобно грому.

Ему подножьем – сотни стран,

Ступени к трону мировому;

И кто на троне? – Тамерлан!

Все царства, трепетны и немы,

Ждут, что их сломит великан, —

Разбойник в блеске диадемы!

Ты, о Любовь, ты, чей бальзам

Таит целенье неземное,

Спадающая в душу нам,

Как дождь на луг, иссохший в зное!

Ты, мимо пронося свой дар,

Спаляющая, как пожар!

Ты, полнящая все святыни

Напевами столь странных лир

И дикой прелестью! – отныне

Прощай: я покорил весь мир.

Когда надежд орел парящий

Постиг, что выше нет вершин,

Он лёт сдержал и взор горящий

Вперил в свое гнездо у льдин.

Был свет вечерний. В час заката

Печаль находит на сердца:

Мы жаждем пышностью богатой

Дня насладиться до конца.

Душе ужасен мрак тумана,

Порой столь сладостный; она

Внимает песню тьмы (и странно

Та песнь звучит, кому слышна!).

В кошмаре, так на жизнь похожем,

Бежать хотим мы и не можем.

Пусть эта белая луна

На все кругом льет обольщенье;

Ее улыбка – холодна;

(Все замерло, все без движенья);

И в этот час тоски она —

Посмертное изображенье!

Что наша юность? – Солнце лета.

Как горестен ее закат!

Уж нет вопросов без ответа,

Уж не прийти мечтам назад;

Жизнь вянет, как цветок, – бескровней,

Бескрасочней от зноя… Что в ней!

Я в дом родной вернулся, – но

Чужим, пустым он стал давно.

Вошел я тихо в сени дома

Дверь мшистую толкнув, поник

У входа, – и во тьме возник

Там голос, прежде столь знакомый!

О, я клянусь тебе, старик!

В аду, в огне и вечной ночи,

Нет, нет отчаянья жесточе!

Я вижу в грезах осиянных, —

Нет! знаю, ибо смерть, за мной

Идя из области избранных,

Где быть не может снов обманных,

Раскрыла двери в мир иной,

И истины лучи (незримой

Тебе) мне ярки нестерпимо, —

Я знаю, что Иблис[21] в тени

Поставил людям западни.

Иначе как же, в рощах нежных

Любви, той, чей так светел взгляд,

Той, что на перья крыльев снежных

Льет каждодневно аромат

Людских молитв, дар душ мятежных, —

В тех рощах, где лучи снуют

Сквозь ветви блеском столь богатым,

Что даже мошки, даже атом

От глаз Любви не ускользнут, —

Как мог, скажи мне, там разлиться

Яд честолюбия в крови

Столь дерзко, чтоб с насмешкой впиться

В святые волосы Любви!

Song[22]

I saw thee on thy bridal day —

        When a burning blush came o’er thee,

Though happiness around thee lay,

        The world all love before thee:

And in thine eye a kindling light

        (Whatever it might be)

Was all on Earth my aching sight

        Of Loveliness could see.

That blush, perhaps, was maiden shame —

        As such it well may pass —

Though its glow hath raised a fiercer flame

        In the breast of him, alas!

Who saw thee on that bridal day,

        When that deep blush would come o’er thee,

Though happiness around thee lay,

        The world all love before thee.

Песня

Я в день венчанья увидал,

        Как вспыхнула ты жарко —

Хоть мир блаженства ожидал

        Тебя, блистая ярко.

И кроме этого огня

        (О, чем он был зажжен?),

Все потемнело для меня —

        Остался только он!

То не девичий стыд пылал —

        Он канул бы во тьму!

Огонь же этот грудь разъял

        И сердце сжег тому,

Кто в день венчанья увидал,

        Как вспыхнула ты жарко,

Хоть мир блаженства ожидал

        Тебя, блистая ярко.

Dreams[23]

Oh! that my young life were a lasting dream!

My spirit not awak’ning till the beam

Of an Eternity should bring the morrow:

Yes! tho’ that long dream were of hopeless sorrow,

’Twere better than the dull reality

Of waking life to him whose heart shall be,

And hath been ever, on the chilly earth,

A chaos of deep passion from his birth!

But should it be – that dream eternally

Continuing – as dreams have been to me

In my young boyhood – should it thus be given,

’Twere folly still to hope for higher Heaven!

For I have revell’d, when the sun