Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

убеждавшихся, что при сохранении в полной целостности существующей социально-политической системы правительство рискует потерять великодержавное положение России, столкнется с опасностью могучего народного движения, которое может смести и помещиков и царизм. «…Высшие представители власти пришли в какое-то оцепенение», свидетельствует в своих воспоминаниях об этом времени видный сановник князь Оболенский[131].

Несмотря на это, при Николае I шансы на немедленное изменение правительственного курса казались ничтожными. Неожиданная смерть Николая в феврале 1855 г. была воспринята различными слоями дворянского общества, как начало перемен. «Великие перемены ожидают Россию»[132] – эти слова записал в своем дневнике 1 марта 1855 г. Лев Толстой. Та же мысль бесконечно повторялась среди разных групп дворянства и дворянской интеллигенции. М.А. Бакунин позднее отмечал: «Никто никогда не забудет трепета, пробежавшего по всей империи при смерти императора Николая… Чиновничество оплакивало крушение своего владычества, остальное же население содрогнулось от радостных надежд»[133].

Слишком хорошо известно, что «радостных надежд» Александр II не оправдал. Да это и понятно: сами эти надежды представляли собой наивную монархическую иллюзию, порожденную слабостью политического развития надеявшихся, в частности их неумением распознать кровную связь царизма с интересами крепостников-помещиков. Поучительно напомнить мнение, высказанное через несколько дней после смерти Николая I девятнадцатилетним Добролюбовым: «Русские надеялись на его сына, но эта надежда очень шаткая. Трудно сыну отрешиться от прежних отеческих правил… И что за страшная, непостижимая связь, что за отношение между народом и царем!!. Должен быть царь… А зачем?!. Да хоть бы царь-то хороший! А то и не избранный, и не русский, и не отличный ничем, а так, какой попался!!. Странно, как столько времени люди не могут подняться из грязи предрассудков»[134].

При всем том царизм, бесспорно, не мог уже уклониться от осуществления некоторых перемен. Начав с кое-каких частных послаблений, имевших целью смягчить возбужденное состояние широких общественных кругов (ослабление цензурного гнета, отмена ограничений, установленных после 1848 г. по отношению к университетам, облегчение сношений с Западом, частичная амнистия по политическим делам – декабристов и петрашевцев), Александр II вынужден был поставить в порядок дня и более существенные реформы, прежде всего реформу крестьянскую.

Условия и обстоятельства, вызвавшие постановку вопроса об отмене крепостного права, достаточно разъяснены в исторической литературе; об этом говорилось и в первых параграфах настоящей главы. Подчеркнем здесь еще раз роль крестьянских настроений и волнений (в особенности крестьянского движения в годы Крымской войны) как фактора, непосредственно и с особой силой толкавшего царя и его ближайших сподвижников в указанном направлении.

Но было бы ошибочным думать, что весь господствующий помещичий класс уже проникся стремлением к переменам или что характер и объем этих перемен всем представлялись в одинаковом свете. Дворянство отнюдь не было вполне едино. К. Маркс, внимательно следивший за ходом крестьянской реформы, писал, что сторонники реформы среди дворянства составляют меньшинство, не единодушное по важнейшим вопросам[135]. Различны были интересы разных слоев дворянства, например помещиков черноземных губерний, крайне дороживших землей, и помещиков нечерноземных, промысловых губерний, больше всего ценивших не землю, а закрепощенные крестьянские души. В соответствии с этим и взгляды на вопросы, связанные с крестьянской реформой, были неодинаковы. «Насчет большинства нашего общества, – писал в начале 1859 г. Чичерин Кавелину, – вы будете согласны: оно состоит из помещиков-консерваторов и чиновников-взяточников»[136]. Большинству обычно противополагалось так называемое образованное меньшинство привилегированного общества, т.е. в первую голову либеральные элементы того же дворянства. Позиция упоминаемых Чичериным помещиков-консерваторов, как и всех близких им по духу элементов вне чисто помещичьей среды, в конечном счете сводилась либо к сохранению в неприкосновенности крепостнического режима, либо к тому, чтобы неизбежные перемены затронули его в самой минимальной степени.

Либералами в собственном смысле слова являлись либералы-западники, возглавляемые такими деятелями, как ученые и публицисты Кавелин[137] и Чичерин, как Тургенев и близкие к нему литераторы Анненков, Боткин и др., как редактор нового журнала «Русский вестник» Катков (на первом этапе деятельности), как А.М. Унковский, популярный помещик Тверской губернии, местный предводитель дворянства, и т.д.

Некоторыми либеральными чертами была отмечена позиция видных представителей славянофильства, именно тогда переживавшего свой относительно наиболее либеральный период[138]. Братья Аксаковы (Константин и Иван), Самарин, Хомяков, Кошелев в канун крестьянской реформы пытались соединить реакционные теоретические основы своего мировоззрения с такими отдельными либеральными политическими лозунгами, как «простор» общественной самодеятельности, свобода общественного мнения и пр. Немало сходного в то время было и в разных вариантах проектов отмены крепостного права, выдвигавшихся либеральными и славянофильскими лидерами. Следует при этом иметь в виду, что влияние даже самых левых славянофилов в обществе было, несомненно, ниже, нежели собственно либерального (западнического) течения[139].

Объективный смысл либеральных стремлений и планов заключался в создании некоторых предпосылок для буржуазной перестройки России, для осторожного перевода ее социально-политических отношений на капиталистические рельсы под эгидой «смягченного» самодержавия.

По своему основному характеру либерализм, начавший вполне отчетливо оформляться в России именно в период падения крепостного права, объективно являлся буржуазным идейно-общественным направлением, хотя сторонники его в то время еще рекрутировались преимущественно из среды поместного дворянства и привилегированной дворянской интеллигенции. Характеризуя впоследствии «буржуазный либерально-монархический центр», В.И. Ленин отмечал тот бесспорный факт, что этот центр явственно наметился уже в эпоху падения крепостного права[140]. Либералы, писал В.И. Ленин, «были и остаются идеологами буржуазии, которая не может мириться с крепостничеством, но которая боится революции, боится движения масс, способного свергнуть монархию и уничтожить власть помещиков»[141].

Сама по себе торгово-промышленная среда в описываемое время была еще весьма косной, отсталой и находилась в крайней зависимости от власти, от правительственной экономической (в частности, таможенной) политики. Говоря словами В.И. Ленина, до 1905 г., в течение более чем сорока лет, дворянство либеральничало, между тем как всероссийское купечество казалось «более довольным, менее оппозиционным»[142]. Купечество сочувствовало упразднению крепостного права, в большей или меньшей степени сознавая тормозящую роль последнего в хозяйственном развитии страны и ожидая от ликвидации крепостничества прямого для себя выигрыша. Это нашло выражение, например, в выступлениях крупного предпринимателя, откупщика, близкого к Погодину и славянофилам, В.А. Кокорева[143], вокруг которого группировались некоторые элементы московского купечества[144]. Но никакой самостоятельной ноты в разработку крестьянского вопроса непосредственные представители купечества не внесли, воздействия на его рассмотрение и разрешение они не оказали. С политической стороны речи и