Ласточкин крик - Ахмет Умит

ладили друг с другом. У Талата были две дочки, но он относился к Акифу как к собственному ребенку: дарил книжки, ручки, всякое такое. А на праздники даже приносил ему одежду и обувь.

Мы с Зейнеп переглянулись – нас посетила одна и та же нехорошая мысль.

– А Акиф тоже любил учителя? – осторожно спросила моя подчиненная.

Информация об излишне щедром внимании со стороны Талат-бея внушала подозрение, и в детстве Акиф вполне мог стать жертвой изнасилования. Но Хиджаби-бей был спокоен.

– Конечно, любил. – На его губах играла невиннейшая улыбка. – Как же он мог не любить? Кроме меня, Акифом так тесно занимался только Талат-бей. Очень хороший был человек. Могу смело сказать – один из лучших учителей, которых я знал. Умер, правда, ужасно. Представьте, такого доброго, чудесного человека зарезала собственная жена! Говорят, ревновала к ученикам. Видимо, не все в порядке с головой было. Ее потом поместили в сумасшедший дом. А что с дочками стало, я не знаю.

– Хорошо, – снова перебил я его, – до выпуска из старшей школы Акиф жил в вашем приюте. А потом вы с ним оставались на связи?

По взгляду показалось, что он даже обиделся:

– Бог с вами, Невзат-бей, как же нам не быть на связи? Я что, похож на человека, который забывает о своих воспитанниках, как только они выходят во взрослую жизнь?

Он показал на окрашенную в бежевый цвет стену. В рамках понемногу выцветали фотографии. Люди на них были запечатлены на выпускных, на свадьбах, а один юноша даже держал на руках новорожденного ребенка.

– Все это мои дети. А их дети – мои внуки. Я со всеми состою в переписке, созваниваюсь. Сейчас еще появился Интернет, меня просят через него писать, но я все никак не могу освоить.

– А Акиф Сойкыран, – пришлось уточнить, – с ним вы были на связи?

Его лицо потемнело.

– Да, мы с ним общались. Последний раз два месяца назад. С ним в один год выпускался парень по имени Семих, и Акиф собирал деньги ему на свадьбу. Мы вырастили очень порядочных ребят. Они всегда друг другу помогают.

Зейнеп не смогла больше сдерживаться:

– Если вы считаете, что так хорошо знаете Акифа, от вас не должен был ускользнуть тот факт, что он был педофилом.

Брови Хиджаби-бея взлетели, на лице отразилось сначала удивление, а потом и гнев:

– Как?! Как?! Что вы такое говорите, Зейнеп-ханым?!

Но моя коллега не собиралась идти на попятную:

– Я говорю вам, что Акиф Сойкыран, о высоких качествах которого вы сейчас рассказывали, был человеком с тяжелым психическим отклонением. Он был педофилом. К детям приставал. Его даже судили за это. Он в тюрьме сидел. Вы это не слышали, нет?

Лицо хозяина квартиры приобрело мертвенно-бледный цвет.

– Как?.. Нет-нет, здесь какая-то ошибка. Я слышу об этом первый раз от вас. – Он запаниковал. – Просто имена одинаковые. Это другой Акиф Сойкыран. Мой мальчик такого не совершил бы!

Хиджаби-бей произнес это совершенно искренне, но слова явно расходились с реальностью. Либо он преувеличивал, когда говорил, что поддерживает тесный контакт со всеми своими учениками, либо обманывал нас.

– К сожалению, ошибки здесь нет, Хиджаби-бей, – мой голос звучал холодно. – Убитый Акиф Сойкыран воспитывался в вашем приюте. И он на самом деле был педофилом. Вероятно, из-за этого он и был убит.

Черные глаза широко открылись от удивления, но я был не в том настроении, чтобы ждать, пока он придет в себя:

– К сожалению, дело обстоит именно так. И я хочу у вас узнать, не было ли у Акифа в детстве или ранней юности жалоб по этому вопросу? Приставания или что-то в этом роде? Например, Талат-бей… Вы утверждаете, что он был хорошим учителем, я и не собираюсь его в чем-то обвинять. Но поймите, нам надо со всем разобраться, в том числе и для того, чтобы найти убийцу Акифа.

Хиджаби-бей крепко сжал колени и возмущенно замахал у нас перед носом указательным пальцем:

– Вы ошибаетесь! Все, что вы говорите, неправда. Акиф совсем не такой, и Талат-бей не такой! – У него затряслась челюсть. – Такого… такого просто не могло произойти в моем приюте! Каждый мой воспитанник – чистое золото.

Прежний Хиджаби-бей, гостеприимный и вежливый, пропал, теперь на его месте сидел готовый броситься в драку старик. Он еще больше повысил голос:

– Невзат-бей, вы все неправильно представляете! Вы возводите напраслину на Акифа! Никто из тех, кого я воспитал, не мог совершить такую мерзость. Нет, господин комиссар, никто вам не поверит.

Без всяких сомнений, директор приюта был хорошим и добрым человеком и ждал того же от воспитанников. Но он жил в каком-то своем фантазийном мире. Я прекрасно знаю людей такого типа. Они всегда стремятся игнорировать все плохое, что их окружает. Считая, что все остальные от рождения так же добры, как и они сами, такие люди не верят, что в мире может произойти хоть малейшая несправедливость. И хотя жизнь постоянно показывает им свое истинное лицо, они не в силах отказаться от своего оголтелого оптимизма.

– То есть, Хиджаби-бей, – вступила Зейнеп, – дети в вашем приюте никогда не подвергались сексуальным домогательствам?

В его глазах загорелась ненависть.

– Да как вы можете такие вопросы задавать? – вскричал он. – Как только наглости хватает?

Казалось, он сейчас бросится на Зейнеп.

– Успокойтесь! – вмешался я. – Хиджаби-бей, пожалуйста, успокойтесь. Вы разговариваете с женщиной. На женщин кричать нельзя. Такое поведение совсем не соответствует вашему статусу.

Он явно не ожидал от меня такой реакции.

– Но она же открыто обвиняет… Она упрекает… Инкриминирует! – Хозяин квартиры вновь повернулся к Зейнеп. – Нет, уважаемая, при мне в приюте такой гадости не происходило. Если не верите, можете сходить в центральное управление детских приютов, там собраны все фиксировавшиеся жалобы. – Словно в поисках какого-то выхода, он начал оглядываться по сторонам. – И… И прошу меня извинить, но я больше не хочу отвечать на ваши вопросы. Пожалуйста, уходите из моего дома. Оба… Наш разговор окончен. Пожалуйста, оставьте меня одного.

9

Похоронами занимается Дудка Исмаил

Влажная жара, о существовании которой удалось позабыть, пока мы сидели у Хиджаби-бея, вновь обрушилась на нас, стоило выйти из дома. Слава Аллаху, я догадался припарковать свой драндулет в тени. Зейнеп села впереди, но была очень тихая и будто чем-то обиженная. Видимо, ее сильно задела грубость хозяина квартиры, да и бессонная ночь стоила нервов. Пока мы спускались по лестнице, с ее губ и слова не соскользнуло. Да и сейчас, пока я пытался завести машину, она