Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

хотел бы с тобой поподробнее побеседовать, да некогда. Как-нибудь в другой раз.

Погорелов нагрузил мостовым краном машину и уехал вместе с кавказцами.

Идя по цеху, Скворцов думал об этом и ругал себя: «Болван, надо бы посмотреть за ним».

На площадке, где стоял экспериментальный рулон, уж сидел перед ним на корточках Захаров и курил, пуская вверх кольца дыма и о чем-то думая. Увидев подходившего Скворцова, он поднялся и стал ждать, что тот скажет, и тут же подумал про него: «Дурило! Все из партии бегут, а он вступил в партию. Чумовой! Узнать бы причину, что толкнуло его на такой шаг? Понятно, не скажет. Он не Погорелов, не из-за выгоды, конечно. Партия уж не та — развалилась. Спасибо генсеку, кабы не он, до сих пор держала бы власть в своих руках».

— Пообедали? — спросил он у Скворцова.

Захаров был в работе быстр, ловок. Без злобы отзывался на шутку. Сам любил пошутить.

— Да, — односложно ответил тот и кивнул на рулон. — А ничего получается! Ты как находишь?

— Получится, — твердо сказал Захаров, ехидно улыбаясь, и добавил: — Если Погорелов не сорвет работу.

— Кто ему позволит! Сам видишь, так надежнее. А ему что! Лишь бы деньги содрать за рацпредложение.

— А он их уже содрал! — вставил Захаров и посмотрел, прищурившись, на Скворцова, как тот воспримет. — Мне Валька-нормировщица сказала.

— Так вон оно что! — У Скворцова запрыгали коленки. — А я думал, зачем он в бутылку лезет? — Скворцов помолчал. Вид у него был, словно клюквы наелся. — Ну хорошо, начнем!

— Давай. — Захаров встал и взял из пачки металла два листа, загнул у них углы, обстучал молотком.

— Это зачем? — спросил Скворцов, поднимая брови.

— Чтоб листы не разъезжались. Будем два круга вырезать одновременно. Так быстрей у нас пойдет.

— Понятно! Ты не принес пневмоножницы? Принес! Молодец! Ими легче и скорее.

Скворцов замерил диаметр рулона и раздвижным циркулем нанес размер на разостланные листы металла. Захаров подключил пневмоножницы и стал вырезать окружность, но вдруг оступился и ткнулся ногой о пачку листового железа. Из прорехи на брюках показалась кровь. К нему подбежал испуганный Скворцов. Одна забота родит другую. Не дай Бог, если весть о травме разнесется по цеху. Беда.

— Как ты? Сильно? — заволновался он и зачем-то пощупал листы, хотя знал, что они острые как лезвие.

Захаров оголил ногу и, ощупывая ранку, усмехаясь, спокойно сказал:

— Ничего, только кожу содрал! Не впервые, заживет!

Скворцов принес из аптечки, которая стояла тут же, на верстаке, йод и бинт. Вдвоем они перевязали ногу.

Из-за продольного агрегата появился Погорелов, который уже узнал от кого-то о травме Захарова. Вид у него был торжествующий. Он шел вместе с Копыловым. Тот сменил газетный чепчик на каску. Лицо у него было нахмуренное и злое.

— Видите, Павел Константинович, к чему приводит самовольничество. Я еще утром предупреждал Скворцова! Не послушался! — тараторил Погорелов лебезящим голосом. Смотрел в глаза, как собака.

Копылов слушал его и молчал. Он подробно расспросил Захарова, как произошла травма, осмотрел место.

— Мне кажется, что Скворцова нужно отстранить от работы. Молодой, неопытный, — заглядывая Копылову в глаза, предложил Погорелов.

— А мне кажется, незачем это делать, — сухо сказал Копылов. — Я еще неделю назад требовал от вас, Петр Иванович, сложить пачки поаккуратнее. Буду писать докладную начальнику цеха на вас, товарищ Погорелов. В этой травме виноваты только вы. Пусть вас и накажут.

Погорелов от слов Копылова съежился, сник. Захарова пытались послать в медпункт, но привычная веселость сразу отлетела от него.

— Не пойду, — наотрез отказался он. — Из-за каждой царапины буду я вам бежать к врачам. У нас дело стоит! А вы пустяками занимаетесь. — И он зло обернулся к Погорелову: — Зачем раздул, Иванович? В другой раз не такие травмы скрываешь, а тут Копылова привел.

Инженер по технике безопасности не сказал больше ни слова и ушел, а Погорелов остался стоять, как бы соображая, что ему делать.

Пролетевший низко голубь посадил ему на каску большую бульбу. Погорелов достал записную книжку, вырвал лист бумаги и, вытирая им каску, пошел к себе.

— Иванович, Иванович!.. — закричал неожиданно Захаров, словно вспомнил что-то, и стал рукою подзывать Погорелова. У него так и заблестели плутоватые глаза.

— Ну что тебе? — остановился Погорелов и с надеждой посмотрел на Захарова: авось передумает и пойдет в поликлинику, свалит вину на Скворцова.

— Ты слыхал стихи! Классика! — Захаров подождал, когда подойдет поближе Погорелов, и весело ему продекламировал:

Ох, эти голуби! Неопрятная птица — Гадят людям на головы, Невзирая на лица.

— А ну тебя, бестолочь! — Погорелов махнул рукой. Он понял, что его разыграли, и ушел.

— Зачем ты его так? — недовольно спросил Скворцов. — Теперь донос на нас напишет!

— А зачем он Копылова привел? Отыграться хотел? — бросил зло Захаров и уже поспокойнее: — Какой из тебя мастер, постоять за себя не можешь. Интеллигенция!.. Тьфу!..

Через час пришел заместитель начальника цеха Катков Василий Львович. Он отозвал в сторону Скворцова.

— Что у вас произошло с Погореловым? Знаю, что не любите, но зачем вы с ним так?

Катков был удивительно честный человек. От всех незаконных премий отказывался наотрез — брал только те, которые полагались по службе. Сам ходил по магазинам, подолгу стоял в длинных очередях и — что самое главное, что не в духе нашего времени, — очень не любил подхалимов и обманщиков.

— Видите, Василий Львович, — начал Скворцов, подыскивая слова. — Я внес изменения в эскиз Петра Ивановича, а ему не понравилось, что с ним не посоветовались. Отсюда и пошел сыр-бор. Ну вы посмотрите, — он протянул Каткову свой эскиз и зашел сбоку,