Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

Потом Скворцов переживал, мучился, сам перезанял деньги, чтобы дотянуть до стипендии, но потребовать у наглеца долг постеснялся. И когда тот снова попросил во второй раз, он не мог отказать и опять дал взаймы и опять не дождался возврата денег.

Сегодня Скворцов взял себе в помощники лучшего упаковщика цеха Захарова, бойкого и дерзкого парня с длинными, сильными руками. Только начали упаковывать первый опытный рулон, как вдруг появился Петр Иванович Погорелов. Он неслышно, кошечкой, подошел к Скворцову, постоял, посмотрел, снял каску, погладил лысину и недоуменно спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Выполнять заказ!

— Это я вижу, но чей? У тебя есть мои чертежи? — Он так и сказал, нахал, «мои чертежи».

— Есть! — ответил Скворцов и с неукротимой злостью посмотрел на Погорелова, но тут же подумал: «Надо взять себя в руки».

Скворцов знал, что у Погорелова свои заботы и заключались они в том, чтобы как можно быстрее закончить с упаковкой рулона и получить за это обещанную начальником премию.

— Так почему не делаешь по моим чертежам? Своевольничаешь? — грозно спросил Погорелов, выпучивая глаза.

Все в цехе знали, что Погорелов не очень разбирается в чертежах, хотя имеет высшее образование. А сейчас ему помогли с эскизами, которые он целиком присвоил себе.

— Я? Нисколько! Мы с Захаровым уже подготовили по ним один экземпляр. — Скворцов нервно передернул плечами. Ох, как плохо, до обидного плохо подчиняться дураку. — Такая упаковка пропускает воду, и поэтому я решил паковать рулон наглухо, как консервную банку.

— Да, но ты знаешь, что это усложняет работу, удлиняет сроки изготовления?

— Знаю, но Англия ржавые рулоны не будет у нас покупать. Небось слышал, что начальник цеха сказал?

Скворцов недовольно сопел, со злостью дожидаясь, когда уйдет Погорелов.

— Вот что, Скворцов! Убирай все к чертовой матери и не рассуждай! Делай, как я приказал! — закричал Погорелов, брызгая слюной.

Скворцов и Захаров весело переглянулись. От крика у Погорелова перехватило горло. Он даже задохнулся от злости.

— Слушай, Петр Иванович. — Скворцов взял его за пуговицу и покрутил ее. Пуговица оторвалась и осталась в руках Скворцова. Никто из них даже не заметил этого, кроме Захарова, который начинал понимать, куда клонит Погорелов, и зло ухмылялся. — Это дело поручили мне, не так ли? И не кричи, не то голос окончательно сорвешь. Правда, Захаров?

— И я ж об этом! — Захаров нервно потянул носом, глаза яростно заблестели. — Иди, не мешай, Иванович! Надоел, как прыщ ниже пояса.

Захаров спрыгнул с верстака, на котором сидел, взял молоток и начал продолжать работу. Скворцов кинулся помогать ему, а Погорелов, взбешенный, красный, развернулся и прямиком к себе в кабинет.

— Вы еще ответите, — только и сказал он им.

Скворцов и Захаров дружно рассмеялись.

Погорелов несся по цеху. Одна и та же мысль сверлила мозг: «Меня, старшего мастера, — и так оплевать, опозорить! При всех! Щенки!» Он, Погорелов, еще покажет им, на что способен. Или они думают, что я настолько прост, что могу забыть эти горькие минуты оскорбления? Ублюдки!

Многое передумал. Скворцов, сидя с Копыловым на лавке во время обеда, и все сводилось к одному: нет правды на белом свете. Вся радость нашей нищей жизни — это труд на благо родины, а мы еще смеемся, шутим, пьем! У русского осталось пока еще одно право — плохо оплачиваемая черная работа. Вон кавказец вчера шел с русской девушкой в номер гостиницы. Им все можно, у них большие деньги…

Подул ветерок. На небе стали сгущаться тучи. Из столовой потянулись измазанные в солидоле слесари, за ними, чуть почище, упаковщики металла, потом электрики, крановщики. Некоторые из них валились с удовольствием на траву, а некоторые садились прямо на землю, прислонясь спиною к стволам деревьев. Сразу посыпались шутки, смех… Девчонки и женщины, засунув руки в карманы халатиков, остановились чуть поодаль. У них был свой разговор: о грядущих ценах, о приближающейся безработице, о приватизации жилья… Особенно возмущалась одна пожилая из лаборатории, в красном платке.

— Всю жизнь отработала на заводе за копейки, получила под конец квартиру, и я еще должна теперь ее купить! Не смешно ли разве?..

— А ты не покупай! — смеется ее напарница с золотым кольцом на пальце. — Сама говоришь, в деревне есть сарай! Вот и живи!.. Никто уж не прогонит!..

— Вдруг и его заставят покупать? — не поняла шутки женщина в красном платке.

— Купишь! — смеется с кольцом. — Он все же дешевле квартиры. На свежем сене спать будешь.

Разразился общий хохот.

Скворцов поднялся, наклонился и взял каску.

— Не пойдешь в цех? — спросил Скворцов Копылова.

— Нет. Посижу еще немного. — Копылов показал на часы с синим циферблатом. — Обед-то не кончился.

В цехе от цементного пола было прохладно. Под самыми фермами летали дикие голуби. Они сбивали крыльями залежалую пыль, роняли оттуда перья и пух. Скворцов прошел мимо работающего продольного агрегата. Из-под режущих ножниц вылетал листовой металл и автоматически с шумом укладывался в пачки. Эти пачки операторы перетягивали металлическими лентами, и мостовой кран увозил их в цех для упаковки.

Однажды Скворцов подсмотрел, хотя это было не в его правилах, как Погорелов грузил кавказцам на машину левый товар — оцинкованное железо. Скворцова аж передернуло, затрясло.

— Зачем воруешь? А ну выгружай.

Погорелов нахмурился, когда услышал голос недолюбливаемого им Скворцова.

— Не кричи. Не у тебя беру. У государства. А государство — не частное лицо. Уловил! К тому же, пойми, все берут.

— А ну выгружай! — наседал Скворцов. — Не то к директору пойду. Он тебя живо под суд…

— Ты не очень горячись! Не пугай! — как-то спокойно сказал Погорелов. — Не боюсь я директора. Насчет воровства я пошутил — гружу в другой цех. Машину за деньги у них взял, — он показал на кавказцев. Те закивали.

— А деньги где достал?

— Взял из общих! Не для себя ведь гружу. Я