Чёрная сабля - Яцек Комуда

Внизу, на берегу реки, Ефросинья замерла. Она стояла и прислушивалась. Чёрные пятна закружились перед глазами Бялоскурского. Он с напряжением ждал любого движения панны Гинтовт. Однако... шляхтянка не обернулась.

Путы ослабли, поддались!

Ещё мгновение, ещё один миг...

Ефросинья вернулась к умыванию, отбросила назад длинные, чёрные, мокрые волосы...

Путы спали. Бялоскурский отпрыгнул в сторону, схватил свою саблю. Обычно такое оружие называли зигмунтовками, в честь Его Королевского Величества Сигизмунда III, однако пан Мацей, бывший рокошанин, защитник свобод и привилегий, не любил монарха, который перенёс столицу Речи Посполитой из великолепного Кракова в захолустную мазовецкую Варшаву. Поэтому вместо зигмунтовки он называл свою саблю рокошанкой.

Впрочем, сейчас это не имело большого значения. Пан Бялоскурский стоял, вглядываясь в Ефросинью, которая на берегу Сана обливалась водой. Изгнанник растёр онемевшие ладони, сплюнул, раскашлялся, а потом двинулся назад. Он повернулся, медленно вошёл между деревьями и... закричал от ужаса!

Ефросинья стояла перед ним!

Одна!

С саблей!

В делии!

Это была уже не панна из захолустной глуши, которая в мужском обличии явилась в Лютовиски, чтобы отвезти Бялоскурского к старосте. Ефросинья изменилась, стала внушительнее... На ней был не выцветший, коротковатый жупанчик, а малиновая делия, обшитая чёрным волчьим мехом, рысья шапка, просторный красноватый жупан, подпоясанный узорчатым поясом.

Панна вскрикнула предостерегающе и нанесла удар. Бялоскурский едва успел парировать, но сила удара отбросила его назад. Не успел он поднять оружие, как Ефросинья атаковала снова: мощным движением она отбила клинок Бялоскурского в сторону, повалила шляхтича на землю, ударила плашмя и выбила саблю из его руки. Клинок, описав дугу в воздухе, со свистом вонзился в ствол векового бука, где и закачался. Бялоскурский попытался отпрянуть, но не успел. Девушка, стремительная как змея, крутанулась словно турецкая танцовщица, замахнулась саблей, но не ударила острием! Вместо этого она со всей силы обрушила на голову Бялоскурского плоскую сторону клинка. Шляхтич пошатнулся, схватил Ефросинью за воротник, но в то же мгновение панна Гинтовт с размаху ударила его в грудь и добавила пинком.

Бялоскурский рухнул на бок, издав хриплый стон, и сплюнул кровью. Шляхтянка подскочила ближе и хладнокровно пнула его в живот. Изгнанник попытался подняться, но тут же получил удар по лицу, снова свалился и перекатился. Очередной пинок отбросил его на камни. Бялоскурский получил удар плашмя по голове, выплюнул два зуба и перевернулся на бок. Тут женщина снова пнула его в бок — аж хрустнули ребра. Разбойник застонал, а потом завыл от боли. Она встала над ним — гордая, бледная, с гневом, пылающим в прекрасных черных глазах.

– Помнишь меня?! – прошипела она, словно гарпия. – Помнишь, сукин сын, стихоплёт за три гроша? Помнишь, как увёз меня из дома, как нашёптывал нежности? Называл великой любовью?! А потом бросил, как обычную потаскуху, как паршивую девку на тракте под Львовом.

Бялоскурский задрожал. Господи Иисусе! Да... Это была она... Шляхетская дочь, которую он обольстил... Когда? И которая это была? К чёрту, Бялоскурский никогда не забивал себе этим голову. За свою жизнь он лишил невинности стольких женщин, что не мог сосчитать — была ли это Сонка из-под Галича, панна София из сенаторского рода, супруга кастеляна или воеводы, или же обычная красотка-мещанка из Санока?

– Про... прости, ваша милость, – солгал он сквозь разбитые губы. – Я не... хотел. Я тебя действительно любил... Я был глу...

Она набросилась на него быстрее, чем он успел съёжиться между камнями. Два точных пинка и удар плашмя саблей выбили из него дух.

– Семь лет, сукин сын! Семь лет я ждала момента, когда смогу забрать тебя туда, где ты искупишь все свои грехи! Я потеряла всё, продала даже собственную душу, лишь бы отплатить тебе той же монетой.

Ефросинья приставила острие сабли к шее шляхтича, прижала так сильно, что Бялоскурский не мог даже шевельнуться.

– Тебе ещё многому нужно научиться, пан Бялоскурский. Позволь, милостивый государь, я буду твоим наставником во время нашего короткого путешествия. Вот первый урок. Так выглядит страх. Отведай его, брат, ибо там, куда ты направляешься, его будет в избытке.

– Куда мы едем? – прохрипел Бялоскурский. – В ад?

– Теперь ты поедешь без оков. Однако не пытайся бежать. Сделаешь шаг вправо или влево, и я переломаю тебе все кости. Я умею делать это так, чтобы ты мог двигаться только ползком, как червь или медяница, но оставался живым. Ибо, клянусь, я довезу тебя живым туда, где ты заплатишь за все свои грехи!

Бялоскурский даже не помыслил о том, чтобы ещё раз попытаться сбежать. Он боялся, боялся так, как никогда в жизни. А страх был чувством почти неизвестным его душе.

И ещё одно чрезвычайно интриговало его. Почему Ефросинья не носила крестика? Неужели она и впрямь продала душу дьяволу?

12. Колтун

Они въехали в брод. Лошади ржали, с грохотом ударяя копытами о мокрые камни. Их ржание перекрывало шум воды, падающей со скальных порогов и разбивающейся на брызги о камни внизу. Дыдыньский ехал первым, за ним гайдук Миклуш с вынутым из кобуры револьвером. Замыкал шествие Савилла. Они внимательно оглядывались по сторонам. В этом месте часто устраивали засады разбойники и прочий сброд.

– Ваша милость! – крикнул Савилла. – Человек какой-то на скалах внизу!

Они осадили лошадей. Дыдыньский посмотрел вниз, прищурился, пытаясь разглядеть среди водяных брызг человеческую фигуру.

– Где ты человека увидел, мужик? – сказал Миклуш. – Горилка тебе глаза застила?

– Там он, вон, видите, карабкается из воды. Живой он, а я думал, что это труп. Или утопленник.

– Проверим.

Они доехали до конца брода, свернули под деревья, спустились вниз, объезжая мелкие разливы и завалы веток. Выехали на каменистый берег, некоторое время двигались между огромными валунами и острыми скалами. Савилла указал направление. И впрямь! Вскоре они заметили какой-то движущийся силуэт во впадине между двумя скальными плитами. Подъехав ближе, они услышали тихий стон.

Между камнями барахтался мужик в рваной свитке. У него была разбита голова, из которой сочилась кровь. Он дрожал от холода и пытался встать. Получалось у него плохо – ноги скользили по мокрой скале, руки не находили опоры.

– Помогите! – простонал он.

Дыдыньский кивнул. Савилла и Миклуш спрыгнули с лошадей, схватили раненого под руки, поставили на ноги, подтащили к своему господину. Мужик громко застонал.

– Кто ты?

– Я Колтун,