Чёрная сабля - Яцек Комуда

– Поведаю, всё поведаю, ваша милость, – с готовностью согласился мужик. – Вчера в полдень пана Бялоскурского застали крестьяне в нашей корчме. Получил обухом по темени и в оковы попал. Они, Колтун, стало быть, Ивашко и ещё молодой шляхтич, что вызвался, отправились в Перемышль с паном Бялоскурским, дабы к старосте его доставить. На Чарну подались. Нынче, верно, уже за Чарной. А далее на Устшики держать путь намеревались и на Перемышль.

Дыдыньский на миг задумался.

– Повезло тебе, хам, – фыркнул он. – Даже не ведаешь, сколь сильно. Седлай коня! Господа, в путь!

9. Кто дорогу сокращает, тот судьбу свою ломает

Сразу за Чарной они поскакали галопом, не давая даже минуты отдыха лошадям. Перед ними был плоский, лесистый хребет Жукова, напоминающий ровный, насыпанный человеческими руками вал, который тянулся от Ухерцев до самого Днестра. Весеннее, тёплое солнце с каждым днём поднималось всё выше, но леса у подножия холмов ещё не покрылись зеленью. Они выделялись серыми и тёмными пятнами на фоне голых, мрачных вершин и возвышенностей. Грязь брызгала из-под конских копыт. С полей стекали ручейки воды, питая лужи у дороги, переливаясь через них и стекая вниз по долинам гор, до Чёрного Потока и до Сана.

До Жукова они не доехали. Когда добрались до Жлобка, и вдали показалась чёрная крыша старой церквушки Рождества Пресвятой Богородицы, Евфросиния остановила коня.

– Не поедем через Устшики, – бросила она. – Даже бабы на ярмарках знают, что в Лютовисках поймали Бялоскурского. В Устшиках сидит Тарнавский, а в Телеснице Ошваровой – паны Росинские. Идём волку прямо в пасть.

– Ваша милость, – заныл Колтун, – да мы же целый день потеряем...

– Обойдём Телесницу с запада. Пойдём на Ральске и Хревт, переправимся через Сан, потом поедем через горы и вернёмся на Хочев.

– Вы, пани, смелая, – причитал мужик. – А в Ральском... Туда страшно ехать, потому что под горами тревоги...

– Какие тревоги?

– Там с незапамятных времён на трактах, – прошептал Колтун, – одинокие люди пропадают. Чёрт живёт в лесах. Игрища устраивает, а ведьмы на мётлах летают. А в Творыльном и Хрывом лесные люди живут, дикие и страшные. Кто бы хотел туда ехать, над тем содомию творят, а даже, – голос Колтуна задрожал, – оскопить могут и ещё худшие вещи сделать!

– Какие вещи? Говори по-человечески! – заинтересовался Бялоскурский.

– В задницу железные гвозди вбивают, – прошептал мужик и перекрестился.

– Не неси чушь, мужик. Какие ведьмы на мётлах? Какие черти? Какие содомии? Где ты это слышал?

Колтун побледнел и перекрестился.

– Если боишься, то айда в Лютовиски! – проворчала панна. – Мне трусы не нужны!

– Как же так? – пробормотал Колтун. – Ведь это я изгнанника взял... Награда пропадёт.

Панночка без слова свернула налево, на первую полевую дорожку. Они ехали тропами и полями вдоль Жукова. Узкие, наполовину стёртые пути вели их на Соколову Волю, Росолин и Панищев. Был уже поздний полдень, когда они обошли с запада Остре и добрались до Поляны. Промчались через деревню, так что куры с кудахтаньем разбегались из-под копыт, и погнали в сторону Ральского – маленькой деревушки, которая лежала сразу за долиной Чёрного Потока; в месте, где Сан переливался через скальные пороги между двумя цепями гор – Полониной и Отрытом. Отрыт был лесистый, полого спускающийся к реке. Полонина Ветлинская возвышалась над ним – больше и круче. Пологие склоны, покрытые буковыми лесами, тянулись далеко вверх, до самого неба, ощетинившись на краях зубцами немногочисленных скал, покрытые полонинами и выцветшими лугами. От них спускались величественные и грозные гряды острых хребтов, идущих вниз, в сторону Дверника, Крывого и Насичного.

Перед Ральским Сан яростно пенился на валунах и каменных порогах, а затем, вырвавшись из-за стремительных склонов Полонины и Отрыта, уже спокойно тёк, описывая небольшие полукруги среди каменистых отмелей и мелководий.

Солнце скрылось за облаками, когда они остановились у брода. Бялоскурский беспокойно оглядывался, не обращая внимания на боль в посиневших запястьях, вывернутых назад суставах и ногах. Ему было до жути любопытно, когда из мрачных буковых лесов и таинственных оврагов, простирающихся по северной стороне гор, появятся бесы, о которых упоминал Колтун. Бялоскурский грустно улыбался. Как обычно, однако, не бесы и черти оказались самой большой угрозой для него.

– Колтун, – решительно сказала Евфросиния, когда они остановились на мостике, – я снова передумала. Мы не едем в Хочев. Двинемся на Терку, Цисну и Балигруд.

– Как же так?! – воскликнул Колтун. – Ведь мы в Перемышль идём, а не в Венгрию! Милостивая пани, вы предпочитаете шабаши, разбойников и чертей золоту, что в городе ждёт?!

– Бабушка, что меня растила, говаривала, что кто дорогу сокращает, тот судьбу свою ломает, – пробормотала панна Гинтовт. – Но у нас нет другого выхода.

– А где дедушка?! – захохотал Бялоскурский. – Был бы у него какой-нибудь добрый совет в этой беде? А может, от страха жилка бы у него лопнула?

– А, к чёрту дедов и бабок! – проворчала Евфросиния. Одним быстрым движением она выхватила пистолет из кобуры, подбросила, прицелилась и выстрелила Колтуну прямо в лоб!

Лошади заржали от грохота выстрела. Сила пули отбросила мужика назад. Колтун упал с седла, рухнул между валунами, полетел в бурлящую воду, в водовороты и омуты. Панна повернулась к Бялоскурскому. Изгнанник стоял ошеломлённый, но даже если бы хотел, не мог убежать. Ноги у него были связаны под брюхом лошади, а руки – сзади, за спиной. Разве что поводья зубами схватить.

Панна посмотрела вниз, не выплюнула ли вода тело Колтуна. Спрятала пистолет, презрительно сплюнула, а потом схватила поводья коня разбойника.

– Думаю, вашей милости хватило этого хама.

– Малая потеря, короткая печаль, – прохрипел Бялоскурский. Однако его голос утратил обычную уверенность. Шляхтич закашлялся, а холодный пот потёк у него вдоль спины. В последний раз он вспотел от страха, когда князь воевода Острожский застал его у своей любовницы. Хотя нет, пожалуй, он действительно испугался лет десять назад, когда его хотели изрубить в Судовой Вишне за разгон сеймика.

– Теперь поедем сами, – хрипло сказала панна. – Поедем, но совсем не туда, куда бы ты хотел попасть. Говорю тебе, молись, пан Бялоскурский. Молись и