Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук - Алексей Викторович Серов

могучее, что не нужно никаких бронежилетов. Мышечный панцирь был безупречен.

Но, панцирь психологический разбился. Семён Николаевич был сломлен.

28

В приёмной генерала было темно и пахло перегаром. Генерал вчера пил и остался спать в кабинете. Такой вывод сделала секретарь, подходя к своему столу. Она знала генерала уже семь лет. Она знала его как человека хорошего, не злого. Ему не доставляло, как она считала, никакого удовольствия кричать или ругаться на своих подчиненных. Он мечтал, как она считала, чтобы они справлялись сами, без его криков. И, всякий раз, как она считала, ему было больно и трудно кричать, ругаться. Поэтому, как она считала, он пьёт.

Из кабинета генерала слышно храпели двойным раскатистым громом. Храп был мужской, взрослый.

Секретарь подняла трубку и набрала номер приемной мерии. Гудки были долгие. Наконец, молодой, запыхавшийся голос ответил:

⁃ Приемная.

⁃ Доброе утро, — секретарь говорила безрадостно и формально, — подскажите, пожалуйста, вы получили письмо от МВД по взаимодействию с прессой?

⁃ Простите, — отдышавшись сказали на том конце, — а с кем я говорю?

⁃ Новенькая? — спросила секретарь.

⁃ Да, — улыбнулись в трубку.

⁃ Меня зовут Наталья Николаевна, — по-матерински терпеливо, но жестко ответила секретарь, — я секретарь генерала Якушева.

⁃ Наталья Николаевна, да, — запричитал голос, — да, простите, получили письмо! Я, правда, не совсем поняла, зачем нам регламент такой? Нас обычно пресса по части МВД не тревожит.

⁃ Вашим специалистам по связям передайте и все.

Наталья повесила трубку. Она не имела желания нянчиться с новичками. Она не имела возможности дольше говорить, потому что в кабинете генерала по-прежнему спали. Будет глупо, если проснуться по ее вине. Но, все-таки кто-то проснулся. Наталья напряглась, ведь если это генерал, он начнёт кричать, станет ругаться, что его разбудили.

Дверь приоткрылась. Ужасно пьяное и заспанное лицо щурясь высунулось в приёмную.

⁃ Кто тут? — осипшим голосом спросило лицо, — ой, Наташ, ты.

Лицо улыбнулось. Получилось криво и убого, но попытка была искренней. Лицо принадлежало заместителю Якушева, человеку умному, образованному и доброму. Человеку, чьи мысли и действия никогда не были причиной чьей-то грусти или дурного настроения. Лицо это, как и сам человек, излучали добро и жизнелюбие. Звали это лицо Антон. У него, конечно же, были и звания, и отчество, и фамилия. Но, говорить их было бы по отношению к Антону не правильно, потому что, при их произнесении, он станет таким же, как и прочие сослуживцы.

Антон был все ещё пьян. Он пережевывал собственные слюни, пытаясь сбить гадкий привкус рвоты.

⁃ Трудная ночь? — Наталья улыбалась Антону. Больше никому.

⁃ Не начинай, — Антон покачал головой. Это тоже вышло криво. Ему стоило прилечь.

⁃ Тебе бы прилечь, — сказала Наталья.

⁃ Так! — он показал вытянутый вверх указательный палец. Так его учили делать в лицее номер 47. Так нужно было делать, если у тебя есть замечание или ты не согласен.

Наталья продолжала улыбаться даже когда Антон ушёл. Она улыбалась ему, глядя как лицо его исчезло и дверь закрылась. Она улыбалась, слыша как он осторожно ложиться на пол. А, потом, она посмотрела на свой ремень и перестала улыбаться. Она сегодня была в платье и этот тонкий кожаный ремень с довольно массивной застежкой, был чисто декоративной. Она сняла его. Покрутила в руках. Вставила в толстое железное ушко ремня второй его конец и, не застегивая собачку, затянула на руке. Затягивается превосходно. Чуть подумав, она проделала то же на шее. Она снова улыбнулась. Посмотрела на крюк, державший люстру на потолке.

Наталья так и сидела: с ремнём на шее, глядя на прочный и надёжный крюк люстры. Она улыбалась.

29

Морг — это место почти сакральное. Кто-то его идеализирует. Кто-то его демонизирует. Но, правда в том, что морг — это просто помещение с мертвыми людьми. Морг, в который привёз меня Семён Николаевич — это почти дом для доктора Гусарова. Этот серьёзный, сдержанный человек с маленьким и нервным лицом, устал от семьи. Говорить с кем-то в принципе работа, а говорить постоянно и бесцельно — пытка.

Доктор Гусаров встретил нас спокойно, легким кивком головы без улыбки, как и встречал всех остальных. Он показал нам два тела: мужское и женское. Мужское тело раньше носило фамилию Булатов и звание подполковника. Женское носило имя Катя и должность секретаря. На сегодняшний день, это были просто тела. Званий и имён тела иметь не могут.

Семён Николаевич съёжился. Как я уже говорил, его психологический панцирь, выстроенный из хладнокровного спокойствия — рухнул. Теперь, рядом со мной стоял обыкновенный довольно молодой и накаченный человек. И этому человеку стало плохо.

⁃ Смотрите пока, я на улице постою, — Семён Николаевич отметил недоумение в лице доктора Гусарова и добавил, — нечего мне тут видеть.

Доктор Гусаров молчал. Нечего ему тут было сказать. Он с брезгливой усмешкой смотрел всегда на тех, кому тут, в морге, становится плохо. Он считал крайней степенью лицемерия обмороки (или, как он их профессионально называл «синкопы»), припадки и тошноту при виде трупов. Он полагал, что человек и есть человек: хоть мертвый, хоть живой. Он говорил, что в зеркале нельзя увидеть что-то большее или меньшее, чем мы видим в морге у трупа.

Я наклонился к телу Булатова. Рядом, на хирургическом столике был открытый пакет с перчатками. Протянув к пакету руку, я посмотрел на доктора Гусарова:

⁃ Не против? — я мог бы использовать более длинную конструкцию фразы, но Гусаров не из тех, кто любит трепаться, это видно.

Гусаров легко и равнодушно кивнул. На этот раз ему не удалось скрыть симпатию ко мне. Он, похоже, проникся уважением моему искреннему любопытству к трупам.

Я осмотрел срез рук и ног. Идеально ровный. Место ампутации стянуто пластиковым хомутом. В этом жесте не было заботы. Попытка остановить кровь хомутом — исключительно расчёт. Ему (кто бы это ни был) нужно было видеть их живыми после ампутации и отделаться при этом минимумом крови.

⁃ Чем так ровно можно отрезать? — я показывал пальцем на срез у плеча.

⁃ Пилой, — ответил Гусаров. Глаза его сверкали. Он поднял со стола медицинскую пилу.

⁃ Где такую достать?

⁃ Новую — сложно, — он задумался, — но у него, скорее всего не новая. Срез другой. Старая.

Каждое слово далось доктору Гусарову с силой. Говорить со мной было ему приятно, ведь я понимал его (как ему казалось), но говорить в принципе — работа для доктора Гусарова.

Я пожал доктору