"Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв. - Жан Молине

Мелита, хотя и была поражена, бросила лишь несколько взглядов вокруг и быстро опустила глаза в тарелку. Она и двух раз не взглянула на Тремикура, не произнесла и десятка фраз, но Тремикур не переставал глядеть на нее и читал в ее сердце яснее, чем в глазах. Ее прелестные думы рождали в нем чувства, которые выдавал взволнованный тон его голоса. Мелита слушала его тем внимательнее, чем меньше на него глядела. Впечатление, которое производил на ее органы чувств этот взволнованный голос, побуждало ее перевести взгляд на того, чей голос выражал столько любви. Впервые открывалась ей любовь, имеющая свой характер; не то чтобы она никогда не бывала предметом любовных преследований (это случалось с ней сотни раз), но забота, услужливость не есть любовь, когда проявляющий их не нравится, к тому же эта заботливость и услужливость выдают намерения, а рассудительная женщина привыкла заранее их остерегаться. Ее очаровывала бездеятельность Тремикура в то время, когда он выказывал ей столько нежности. Ничто не возвещало, что ей должно защищаться; ее вовсе не атаковали — ее обожали молча. Она думала обо всем этом и, наконец, бросила взгляд на Тремикура. Этот взгляд был столь простодушен, что послужил знаком. Он воспользовался им, чтобы попросить ее спеть. У нее был очаровательный голос, но петь она отказалась. Он понял, что обольщение было пока еще кратким, и сожаление об этом выразилось в одном лишь вздохе. Он спел сам, ему хотелось ей доказать, что строгость ее была законом, добровольно повиноваться которому он мог в силу великой любви. Он перефразировал известные слова Кино из «Армиды»[31]:

Ужель я мог, безумец, думать, право,Что тщетный лавр, дарованный мне славой,Из всех даров был ценен, как алмаз.Весь блеск, которым светит слава,Не стоит он и взгляда ваших глаз.

У меня нет слов оригинала, которые он заменил своим куплетом, но они заключали идею отречения от непостоянства и клятву в вечной любви, выраженную со всем изяществом. Мелита казалась растроганной и все же состроила гримаску.

— Вы в этом сомневаетесь, — сказал он ей. — И в самом деле, я не заслужил иного. Я завлек вас в этот дом лишь по своему легкомыслию; вы приехали сюда, убежденная в своем обоснованном презрении в мой адрес. Моя репутация способна опровергнуть все доказательства, и потому с вами я начинаю с клятв! И все же очевидно, что я вас обожаю. Для меня это несчастие, и длиться оно будет вечно.

Мелита не хотела отвечать, но чувствуя, что он был искренен, она посчитала себя обязанной что-то для него сделать, если его не отблагодарить, он будет несчастен, и она еще раз нежно на него взглянула.

— Я вижу, что вы не хотите мне верить, — продолжал он. — Но в то же время я вижу, что вы не можете полностью сомневаться. Ваши глаза честнее, чем вы сами, по крайней мере, они выражают жалость…

— Если я и захочу вам поверить, — сказала она ему, — смогу ли я? Разве вы забыли, где мы находимся? Подумайте, этот дом с давних пор служит подмостками ваших обманчивых страстей, а те клятвы, которые вы мне расточаете, уже сотни раз служили торжеству обмана!

— Да, — отвечал он, — я думаю об этом и помню, то, что говорил вам, я говорил уже другим и говорил это всегда с пользой для дела, но, употребляя те же выражения, говорил на ином языке. Язык любви заключен в тоне, мой тон всегда свидетельствовал против клятв. Он заменил бы мне их и сегодня, если бы вы пожелали быть справедливой ко мне.

Мелита поднялась из-за стола (у людей не лицемерных — безошибочное доказательство того, что убеждение подействовало). Тремикур бросился к ней.

— Куда вы? — спросил он ее дрожа. — Мелита, я заслужил, чтобы вы меня выслушали. Подумайте, насколько почтительно я относился к вам… Сядьте, ничего не бойтесь, моя любовь лучшая за меня порука…

— Я не хочу вас слушать!.. — сказала ему она, сделав несколько шагов. — К чему приведет мое снисхождение? Вы знаете, что я совершенно не хочу любить, я сумела противостоять всему, я сделаю вас несчастным…

Он больше не останавливал ее; он видел, что она ошиблась дверью и, более не владея собой, входит во второй будуар. Он позволил ей туда войти, ограничившись тем, что наступил ей на подол платья в тот самый момент, когда она переступала порог комнаты, дабы, в попытке освободиться, она повернула голову и не увидела комнаты, куда входила.

Эта новая комната, рядом с которой была расположена миленькая гардеробная, была обита темно-зеленым гургураном[32], на который были симметрично нанесены самые красивые эстампы знаменитого Кошена[33], Лебаса[34] и Карса[35]. Она была освещена лишь настолько, чтобы можно было рассмотреть шедевры этих искусных мастеров. По комнате были расточительно расставлены оттоманки, дюшесы, султаны. Все это было очаровательно, но не занимало мыслей Мелиты. Она заметила свою ошибку и захотела выйти, однако Тремикур стоял в дверях и не позволял ей пройти.

— Ну что же, сударь! — воскликнула она с ужасом. — Каковы ваши намерения? Что вы собираетесь делать?

— Обожать вас и умереть от горя. Я говорю вам не лукавя, состояние мое для меня внове… Я чувствую, что оно охватило меня… Мелита, соблаговолите меня выслушать…

— Нет, сударь, я хочу выйти; я выслушаю вас в другом месте…

— Я хочу, чтобы вы меня уважали, — продолжал он, — чтобы вы знали, что мое уважение к вам равно испытываемой к вам любви, и вы не выйдете отсюда!

Мелита, дрожа от страха, уже готова была потерять сознание, она почти упала на бержер[36]. Тремикур бросился к ее ногам. В этом положении он начал говорить с ней со всей красноречивой простотой страсти, он вздыхал, проливал слезы. Она слушала его и вздыхала вместе с ним.

— Мелита, я не обману вас, я сумею почитать счастье, которое научило меня думать; вы всегда увидите меня таким же нежным, таким же пылким… Сжальтесь надо мной!.. Вы видите…

— Я все вижу, — сказала она, — это признание говорит само за себя. Я не глупа и вовсе не лицемерна… Но что вы хотите от меня? Тремикур, я благоразумна, а вы непостоянны…

— Да, я был таким: то вина женщин, которых я любил; они сами не ведали любви. Ах! Если бы Мелита меня полюбила, если бы ее сердце могло воспылать ко мне чувством, лишь вспышки моей страсти могли бы напомнить ей о моем непостоянстве. Мелита, вы видите меня, вы слышите меня, мое сердце открыто вам!

Она молчала, и он решил, что должен злоупотребить ее молчанием. Он осмелился… но был остановлен с большей любовью, чем бывает та, что позволяет уступить.

— Нет! — сказала Мелита. — Я смущена, но я все еще отдаю себе отчет в том, что делаю, вы не одержите победу… Довольствуйтесь тем, что я считаю вас ее достойным, будьте же и вы достойным меня… Я вас возненавижу, если вы будете настаивать![37]

— Если я буду настаивать!..[38] Ах? Мелита…

— Ну хорошо! Сударь, что вы делаете?..

— Что я делаю…

— Тремикур, оставьте меня!.. Я вовсе не хочу…

— Жестокая! Я умру у ваших ног или же добьюсь…

Угроза была страшной, а ситуация еще более. Мелита задрожала, смутилась, вздохнула — и проиграла пари.

Сказано это было весьма твердо. Тремикур увидел, что надо повиноваться. И повиновался.

— Да, я буду достоин вас, — сказал он, подымаясь, — вы увидите страдания, которые я испытываю, и отныне границы моего повиновения будете определять вы сами.

То, что было после сказано между ними, легко угадывается, и передавать это было бы излишне. Тремикур отвез Мелиту домой. Пока они ехали, он не сделал ни одного движения, которое могло бы смутить Мелиту в ее искренних порывах. Она призналась ему в своих чувствах, признание было повторено и сотню раз подкреплено вздохами, вопросами, нежным трепетом. Прощаясь с нею, Тремикур был так очарован, что уже и не думал, что она могла бы одарить его чем-то большим. Он вернулся к себе, сразу же лег в постель и провел самую счастливую ночь из всех возможных. Пробудившись, он получил письмо. Он прочитал его; вот его содержание:

Простите ли Вы мне, сударь, если я похищу у вас дарованное мной прежде? Я чувствую, что у меня нет права забирать свой дар назад. Вы заслужили его, когда получили, и мои размышления не властны скомпрометировать вас. И тем не менее эти же размышления заставляют меня отважиться на поступок, который удручает меня сверх всякой меры. Я не думаю, что сей поступок сможет сделать вас несчастным, но мне не хотелось бы бояться этого, а решение, которое я принимаю, оставляет во мне сожаление, коего вы достойны.

В течение нескольких минут Тремикур был словно громом поражен этим письмом, затем он пришел в себя и велел ехать к ней. Но Мелиты уже не было дома, она уехала в деревню. Эта новость удвоила его жар, он пустился по ее следам, но ни увидеть ее, ни поговорить с ней ему не удалось. Он воспринял свою участь как человек, который не создан для того, чтобы лезть в окно или топтаться перед дверью; к тому же он увидел, что перемена эта была вызвана отнюдь не капризом, и ему захотелось насладиться собственным уважением к добродетели. Он написал письмо, которое мы здесь приводим, и уехал, как только вручил его одному из слуг.