Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

— Значит, ты не всегда выглядела так?

— Нет, раньше, я была похожа на черноволосую бледную госпожу, — улыбнулась Котожрица. — Кошки изменили во мне все. В том числе и внешность. Я так рада, что нашла их.

Они помолчали, наблюдая за тем, как уходят вверх башни города. Лифт мягко гудел и подрагивал. Никас положил ладонь на хрупкое плечо сущности. Пальцы ощутили дрожь и нарастающее тепло. Котожрица коротко взглянула на него и несмело улыбнулась.

— Что скажешь? — спросила она. — Так себе история, да? Особенно по сравнению с тем, что сейчас чувствуешь ты. Мой случай гораздо проще. Но я так хочу тебе помочь. Сделать хоть что-то. Позволь мне позаботится о тебе. Я могу доставить удовольствие. Только не закрывайся, не уходи. Прошу.

Аркас убрал руку с плеча. Котожрица испуганно посмотрела на человека. И тут он мягко поцеловал ее, коснувшись носом щеки. Он ощутил аромат чистоты и свежести, шелковую гладкость губ, приветливое тепло, страстное сдавливание. Ласковые пальцы легли на основание челюсти Никаса, а потом скользнули вверх, взъерошив волосы на затылке. Котожрица чуть прикусила нижнюю губу журналиста, поцеловала заросший подбородок, и, склонив голову вправо, коснулась губами шеи. Никас шумно выдохнул и зарычал.

Он взял ее за талию, чувствуя пульсацию страсти, простукивающую обоих, словно горячий молоточек, бьющий в голову, сердце и пах. Прошелся пальцами по шелковой мантии вверх и вниз, наслаждаясь жаром, проходящим сквозь ее ребра.

Котожрица повернулась к нему спиной, прижалась, поймала правую руку Никаса и положила себе на грудь. Тот инстинктивно сжал, зарывшись носом в ароматные волосы, и услышал тонкий протяжный стон. Этот искренний звук пойманной добычи, распалил его еще сильнее. Черный коготь зацепил ворот рясы. Послышался треск разрываемой ткани.

— Прямо здесь? — спросила Котожрица, со смесью страха и желания. — И это существо тоже будет участвовать?

— Да. Нет.

Цинизм только помог освободить рыцаря любви от одежды. Коготь до конца распорол рясу на спине, и та легко скользнула с обеих сторон, словно сброшенная вторая кожа. Затем, чудовище со смешком скрылось внутри человека. Никас прижал ладонь к горячему атласу кожи на пояснице и подтолкнул вперед. Котожрица послушно встала на четвереньки, прогнув спину. Ее волосы закрыли раскрасневшееся лицо, касаясь платформы серебристыми кончиками. Ряса под коленями смягчала прикосновение холодного металла. Сущность дрожала от предвкушения.

Позади нее Никас силой мысли сорвал с себя защитный костюм и тот унесся до поры, став бесплотными мыслями. Человек заворожено смотрел на то, что рыцарь показывала и отдавала ему. И он не собирался отказываться. Не потому, что его терзала похоть. Он понимал, что разрядка нужна им обоим. Дело было не только в заботе или особых чувствах. Но всего лишь: перед лицом близкой смерти, все что остается, это жить. Жить.

Он поцеловал ее упругие ягодицы и прошелся языком по крестцу, от чего Котожрица впала в эротическое исступление. Она дышала, высунув язык, и чуть покачивала тазом.

— Сделай это, — простонала она из-под рассыпавшихся волос. — Умоляю. Быстрее.

И правда. Лифт скоро достигнет земли. Вид человека, развращающего образ Любви, может немного покоробить рабочих и солдат.

Никас вошел.

Котожрица сладострастно вскрикнула, потом завыла, когда он начал двигаться. Она вся отдавалась этому процессу, стремясь навстречу толчкам, и скоро они оба уже рычали, стонали и выдыхали страх, отчаянье и усталость. Солнышко наверняка наблюдало, наблюдали случайные сущности в окнах башен, механизмы, летающие вокруг. Но им было все равно. В этот момент они любили только себя и друг друга, думали только о себе и друг друге, между их плотью, реальной и фантастической уже не было разницы. Разряды страсти и любви щелкали и трещали между нижней частью живота Никаса и попкой рыцаря.

Она кончила на секунду раньше, потом Никас в истоме отвалился от нее, словно теряя сознание. Усевшись на металл, он почти сразу вернул свой костюм, обтянул себя броней, закрыл уязвимое тело. А потом лег на спину и тихо засмеялся. Котожрица лежала на боку, на подмоченной рясе. Она уже не дрожала: ее трясло как при лихорадке. Но через несколько секунд она тоже засмеялась.

Они одновременно поднялись. Рыцарь любви подобрала свою одежду и произнесла критически:

— Да уж.

Никас помог ей соединить рваные края на спине, и они почти сразу схватились, словно пропитанные клеем. Через минуту она уже была как новая. Все такая же чистая, ароматная, цельная.

— Отзывы будут? — спросила Котожрица улыбаясь.

— Финал был предсказуем, — не удержался журналист.

Они оба засмеялись и обнялись. И простояли, сжимая друг друга в объятьях до самого конца. До тех пор пока лифт не остановился в промышленной зоне, где суеты было еще больше. Шагали многотонные погрузчики, ревела подъезжающая техника, бригадиры по очереди ревели в мегафоны.

Котожрица поцеловала Никаса в щеку, и они отступили дуг от друга, а потом пошли прочь, потому что к лифту уже тащили грузы. Забираясь все дальше в город, они шли по улочкам, которые были всего лишь пространством между башнями. Некогда темные, пыльные, пустынные, теперь они были ярко освещены. Здесь тоже трудились рабочие в хромовых униформах. Они устанавливали ловушки, баррикады и стены, закрывая одни проходы и создавая другие.

— Это он, — слышал Никас, проходя мимо. — Это жертва. Ты поможешь нам? Скажи, ты поможешь?!

— Сделаю, все, что смогу, — отвечал Никас. — Знаешь, я почти привык к этому, — сказал он, посмотрев на Котожрицу.

Та вопросительно дернула ухом.

— К тому, как меня называют. Раньше это меня задевало, но теперь, я понимаю, что жертва не только я. Все здесь находятся под сужающимся колпаком обстоятельств. Но я один, кто может что-то сделать. Должен. Хочет.

Он улыбнулся.

— Я хочу спасти вас. Тебя.

Рыцарь улыбнулась в ответ, но неуверенно, затаив грусть в уголках губ.

— Я не уверена, что хочу жить за твой счет. Послушай, это будет звучать как дешевое оправдание, но я понятия не имела, насколько тяжело вам приходится. Альфа был ближе ко всему этому, он был посвящен в тонкости и перед тем как ушел, рассказал мне все. И я хочу сказать, что это отвратительно. Жестоко. Бездушно. Я даже могу сочувствовать Максиме. Возможно, ее подвела собственная стойкость. Ты только представь, каково ей носить это внутри себя так долго. Мне кажется, что она — справедливое наказание. Наше.

— Нет, — сразу же ответил Никас. — Если и есть темные стороны у справедливости, то это коллективная ответственность. Я накопил немного житейской мудрости и часть ее гласит,