Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

переселении. Но в результате, вот, как рассказывала вчера эта[153]... что, там, только фу файка, вот, была и, вот, нары, и все практически. Поэтому... прима нили тем, что... вот, вы приезжаете... А потом, ведь в колхозе нс было паспортов, уехать было невозможно. Но люди, вот, сколько я знаю — я здесь практически, я говорю, всю жизнь проработал, — все семьи старались любыми путями, чтобы дети не остались в этой местности. Чтобы уехали в Ленинград, в город. Чтобы любыми путями, чтоб только... не остаться в колхозе.

И А тут тоже не было паспортов, да, у колхозников?

С Ну, в колхозе нигде не было паспортов.

И Потом же стал совхоз.

С Ну, потом совхоз уже... уже бесполезно стало... Но мы подошли к такой границе, когда, ну, весь мир на нас смотрел... нельзя было иметь... крепостное право, когда весь мир уже шагнул в... когда отменили? Сейчас я скажу. Отменили паспорта... выдали, вернее, паспорта где то в начале, наверное, в конце пятидесятых — в начале шестидеся­тых. Видите, тут нельзя было уже держать людей так... ну, как стадо, что ли. Вот, выдали паспорта, и смотрите, что произошло. Что Мель­никово из себя представляет? У нас нет коренных крестьян. Очень-очень мало, которые, которые отец был крестьянином и он остался крест... но это рабочие стали. Рабочие, которые работают не на сво­ей земле, работают за зарплату. И поэтому... очень трудно в общем-то, вот, такое, как создать такую... я не знаю, как назвать... Россию, которая была до революции в общем-то. Попробовали, но видите, вот, тут ничего не получилось. Поэтому... и нет... нет обычаев, которые вы, вот, все хотите, там... как хоронят, как... Пекка[154] спрашивал, как хоронят умерших. Вы знаете, что я вам скажу. Вот, мне пришлось хоронить некоторых, ну, таких, которые более та... и все обычаи... вот, я... Я прочитаю все, вот, там, вот, в книге, как надо хоронить. И вот, приходилось мне даже говорить окружающим: вот, так, и так, и так. Но, когда cсвященник... но священника здесь на похоронах прак­тически не бывает. Поэтому нет никаких... даже не знает, как по­ставить крест, куда ногами — на север или на юг положить...

И А как надо?

С ... Усопшего. Ну как, чтобы он это... встречал солнце, вот. И крест надо ставить. Потом он... Ну, не знают. Потеряно, к сожалению, по­теряно. Не знают, как поставить правильно наш восьмиконечный крест. Надо, чтоб левая сторона была — вот, которая нижняя, ниж­няя эта перекладинка такая, — чтобы левый посмотрел в небо, а правый смотрел в землю.

И А в ноги или в голову ставят?

С Ставят в ноги. Чтобы, ну, как бы он как... во... когда Бог его призо­вет, он встал и первый увидел крест. Но это... видите, все потеряно...

И Это Вы в книжке прочитали или... или Вам кто-то сказал?

С Нет, это я прочитал большинство в книжках и общался с людьми. Когда мы ставили крест, православный крест в [Унонкоски] на ста­ром кладбище, я специально поехал, созвонился с настоятелем в При­озерске всех... церковь Всех Святых. Встретился с отцом Фотием, вот, он мне го... А он мне сказал. Говорит: «Ты возьми рулетку и замерь. Вот, там правильный крест стоит. Вот, замерь. Ну, и пропор­ционально, там, вот, все». Я замерил рулеткой крест и сделали это.

И То есть Вы со священником об этом специально разговаривали, как это надо делать?

С Да, да. Потому что сейчас... Но, кстати, можно крест и поставить и двух... с двумя перекладинами. Это не является грубым наруше­нием. Но вообще-то, традиционно крест православный — восьми­конечный. Маленькая, вот, эта большая и, вот, это... как сказать... вот, наклонная часть. Символика эта, вот, что Христос опирался, вот, на нижнюю ногами. Это — ну, как распятие было. И наверху над­пись, там, было, что, вот, такой-то такой-то, когда его распяли. Ну, и одна часть смотрит в небо — левая — на... что душа... и не за­будь о грехах своих на земле.

ФИ А вот, Ваши родители были верующими?

С Ну, как вам сказать. В общем мама моя была, конечно. В душе была верующая, но она не ходила в церковь, ничего, как-то, вот, так. Но она, конечно, верующая была. Царство ей небесное. Папа... Мама моя рассказывала, что в тридцатые годы был опрос, вот, такой, вот, — большевики проводили. Прямо придут к тебе: «Ты верую­щий или нет?» Вот, чтоб в анкете: «да» или «нет». А мой папа сказал: «Я не знаю». Ему... ему поставили, что, вот, сомневающий­ся. То есть ни так, ни так. Потому что, если он скажет, что он... скажет, что верующий, его, значит, будут трепать. Скажет — не верующий — перед Богом боялся все-таки согрешить. Он сказал: «Я, вот, так, вот, не знаю». А мама, конечно, в душе была верующая. Потому что... старалась соблюдать какие-то, вот, такие основы.

ФИ А родители Вас вере не обучали?

С Нет. Я родился в тридцать пятом, и так, вот, стало... преследования. Меня даже не крестили. Я крестился уже... был здесь, взрослым, уже мне пятьдесят девять лет — я попросил, меня окрестили, вот, здесь, в Ряйсяля. Священник и благочинный оттуда приехали, и все.

И Прямо в Ряйсяля тут или?..

С Прямо в Ряйсяля, в кирхе.

И В кирхе?

С В кирхе.

И Как так?

С Ну, там же у нас была молельная комнатка для справления правосла... — это нет греха. Про... ну, где... правое... для православных. Там, он приезжает, собираются православные. Но я говорю: «Не надо меня при всех. Но окрестите меня, чтобы по... по православному об­ряду, но без всех». Остались два священника, меня, там, помазали этой водой холод... из... горели свечи, все. Повесили этот самый крестик.

И То есть Вы хотите сказать, что кирха, которая в Ряйсяля на­ходится, там есть какое-то место, где собираются?..

С На втором этаже есть, до тех пор, пока делаем мы церковь эту[155]. Ну, комнатка для справления этих, вот... она освящена. Ну... конеч­но, немножко есть какое-то нарушение от традиций, но современ­ные... я думаю, это небольшой отход от ортодоксальных, вот, что-то, вот... Я сам, кстати, не приветствую ортодок... называется, орто­доксия, наша церковь. Но я не приветствую ортодоксальность. И многие священники сейчас тоже не на пути ортодоксальности. Надо немножко упрощать, потому что мир меняется и... Мень, вот, Александр Мень — вы слышали, да?