В гору - Анна Оттовна Саксе

когда она уже подходила к дому, ее радость омрачилась легкой тенью сомнения: а что, если остальные учителя откажутся заниматься или вдруг явится слишком мало учеников и не будет смысла открывать школу?..

Последующие дни прошли для Мирдзы в напряженных хлопотах. После того как учителя согласились преподавать, надо было выявить учеников, неделя промчалась, как один день. Только в субботу вечером Мирдза могла набросать список с двадцатью именами будущих учеников.

Воскресное утро тоже оказалось занятым. Мать теперь была уполномоченной десятидворки и ушла к своим людям, а Мирдза отправилась на коннопрокатный пункт, чтобы посмотреть первую репетицию Октябрьского вечера. Самым свободным в это утро оказался отец. Он остался дома, довольный, что наконец может несколько часов посвятить книгам.

Он читал и думал о марксистско-ленинском воспитании партийных кадров, о том, что он мало, слишком мало сделал для ознакомления активистов с целями и идеями большевистской партии. Сегодня же, не откладывая ни на один день, надо составить план занятий кружков. Трудно работать с людьми, у которых почти нет никакого образования, но что ж поделать. Надо найти простые слова, надо найти способы простые, как сама правда, чтобы людям стали понятны законы старого и нового общества. В волости надо также найти людей, которым эти идеи вошли бы в плоть и кровь, людей, которые, честно делая свое, быть может, небольшое, но необходимое, как хлеб, дело, преданно служили бы своей великой родине. Надо создать кандидатскую группу и заниматься с нею.

Кого можно было бы начать готовить к вступлению в партию? Несомненно, наиболее достойным является Ванаг — сын батрака и сам бывший батрак, комсомолец и партизан, готовый отдать жизнь за Советскую страну. Если он и допускает ошибки в работе, если порой и не может сдержать себя, то надо признать, что ошибки эти — следствие незнания теории, а невыдержанность у него от ненависти к старому, ко всему, что мешает строительству новой советской жизни. Учеба поможет ему устранить ошибки и вместе с тем понять, что препятствия нельзя устранить криком, а только настойчивой борьбой.

Вторым возможным кандидатом был Лауск. Он знал его как честного человека, охотно выполнявшего любое доверенное ему общественное дело. Он тоже бывший батрак, получивший теперь землю, но ни в чем нельзя было усмотреть, что своя земля и свой дом являются для него самоцелью. За многие годы батрачества он накопил богатый опыт, знал, как добиться хороших урожаев, и теперь, работая в сельскохозяйственной комиссии, был незаменимым советчиком для многих крестьян, особенно тех, кто недавно получил землю. Он не говорил: «Какое мне дело, пусть каждый работает, как хочет». Он не ждал, пока к нему придут просить совета, нет, сам заходил то к одному, то к другому, словно по какому-нибудь делу; сначала заговаривал о чем-нибудь постороннем, потом медленно вытаскивал из кармана трубку, набивал ее самосадом и, причмокивая, начинал: «Я вижу ты все еще не вывез навоз на паровое поле. Так тебе рожь плохо отплатит. Скажет — раз ты меня не уважаешь, то и я тебя заставлю с пустым брюхом ходить. И что ты ей сделаешь? Заупрямится и не станет расти. Скажет: поленился ты мне мягкую постельку постлать, так я тебе самому даже хорошей соломы не дам, чтобы тюфяк набить». А иногда он говорил: «Опять ты оставил неподнятым поле на склоне. Ты, верно, не знаешь, какой славный там раньше ячмень рос? Ну, скажу тебе, хоть ячмень и не моим был, но всегда как-то радостно было на него смотреть. Что же это с тобой? Сил нет или же лень одолевает?» И если видел, что у человека, действительно, не хватает сил, то умел организовать помощь и артелью вспахать поле, на котором раньше славный ячмень рос. За Лауска нечего беспокоиться, он оправдает доверие большевистской партии.

Затем мысли Озола обратились к Гаужену — человеку с острым языком, но очень предприимчивому, когда дело касалось машин. Словно из-под земли он достал осенью запасные части для молотилок, они часто ломались и портились и не раз стояли бы в бездействии, не возьми Гаужен над ними шефства. Постоянным гостем он был и на мельнице, и в кузницах — всюду, где имелись машины, нуждающиеся в починке.

Вот о чем думал Озол, когда во дворе застучали подковы и загремела повозка. Вскоре в сенях скрипнула дверь: кто-то нерешительно переминался с ноги на ногу, словно ожидая, чтобы хозяева вышли встречать. Послышался тихий женский голос:

— Ну, пройди же вперед. — После короткого стука в комнату вошел Эрик Лидум, а за ним — его мать.

Вместе с ними как бы вошла сама неловкость, умеющая так связать язык, что хочешь сказать одно, а говоришь совсем другое. Так и на сей раз. Озолу следовало бы радоваться приехавшим, а он безразлично сказал:

— Вот неожиданные гости, — и пригласил присесть, позабыв предложить снять пальто. Озол привык, что к нему приходили за советом, за помощью, и он приучил посетителей не задерживаться без надобности. Лидумиете многозначительно посмотрела на сына, стоявшего с шапкой в руке и не знавшего, повесить ее на крючок или же сунуть в карман.

— Садитесь, садитесь, — повторил Озол, не замечая, что Лидумиете расстегивает и снова застегивает пальто, давая понять, что дело, по которому они приехали с сыном, требует продолжительного собеседования.

— Сама тоже дома? — наконец спросила она, помогая Озолу сообразить, что они приехали в гости ко всей семье.

— Ее нет, — поспешил сообщить Озол. — Женщины сегодня с утра оставили меня. Ольга пошла по делам своей десятидворки, а у Мирдзы какая-то загадочная встреча на коннопрокатном пункте.

Лидумиете еще многозначительнее взглянула на сына, но так как тот оставил ее взгляд без ответа, ей пришлось на словах высказать то, что хотела выразить глазами:

— Чего ж ты мне говорил, что условился с Мирдзой на сегодня?

Эрик кусал губы и молчал, пока Озол наконец не догадался, что гости приехали, собственно, не к нему, а к Мирдзе и Ольге, чтобы проведать их по-соседски. Пришлось попросить раздеться, сказать, чтобы подождали, женщины скоро должны вернуться доить коров.

Лидумиете деловито справилась, сколько у них теперь коров. Узнав, что две, недовольно поджала губы, но затем, что-то прикинув в уме, успокоилась.

Озол попытался завязать беседу с Эриком. Тем временем Лидумиете обводила глазами комнату, в которой торопившиеся утром хозяйки не успели навести порядок, какой