Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

твёрдым шагом, что сможешь услужить королеве и устроить ей прекраснейший праздник в замке Галларден, дабы она ухватилась за посох твой искусный, словно утопающий за обломки судна?

– О, не волнуйся, дорогой Пезаре, ничто не удержит меня на пути к моей цели, я ублажу её, как простую служанку, и научу тому, что умеют туреньские дамы, которые понимают в любви, как никто другой, поелику они предаются любви, чтобы предаваться ей снова и снова, и повторяют всё с начала до конца и с конца до начала, ибо им нечем больше заняться, и, сколько бы они ни предавались любви, желание их не убывает. Давай договоримся. Когда мы захватим власть на этом острове, я буду держать в руках своих королеву, а ты – короля. И пусть весь двор думает, что мы с тобою злейшие враги. Сия комедия позволит нам разделить придворных на две подвластных нам партии, и мы узнаем все тайные помыслы и, оставаясь друзьями, сможем противостоять любым козням, ибо ты будешь знать, что замышляют твои враги, а я – мои. Через несколько дней мы разыграем ссору и якобы вступим в непримиримую борьбу. Наше соперничество и противостояние должно обеспечить тебе расположение короля, пока я буду добиваться расположения королевы, и король, дабы навредить мне, предоставит тебе всю полноту власти.

На следующий день Готье, распустив при дворе слух о том, что он якобы ещё в Испании знал королеву, отправился к ней во дворец и оставался там целую неделю. Как вы понимаете, туренец служил королеве, как любимой женщине, и показал ей в любви и дали невиданные, и способы французские, и нежности, и фигуры, и утехи, так что она стала от него без ума и клялась, что только французы умеют любить. Так был наказан король, который, дабы держать жену в рамках благоразумия, позволил сему прекрасному полю любви порасти быльём. Чудесные пиршества до того тронули королеву, что она поклялась в вечной любви своему славному Монсоро, открывшему ей глаза на наслаждения, коих она была лишена. Они договорились, что испанской дуэнье будет ещё долго нездоровиться, и доверились лишь главному придворному медику, который был очень предан королеве. И так совпало, что голосовые связки сего медика были устроены точь-в-точь как у Готье, и благодаря сей игре природы голоса у них звучали совершенно одинаково, что поражало и забавляло королеву. Главный медик поклялся жизнью своей верно служить очаровательной паре, поелику его весьма огорчало, что такая прекрасная женщина покинута мужем, и радовало, что ей наконец-то служат по-королевски. Редкий случай.

Пролетел месяц, всё шло так, как задумали двое друзей: они плели сети, кои королева растягивала с тем, чтобы власть в Сицилии перешла в руки Пезаре, а не Монсоро, которого король любил за его великую мудрость, тогда как королева уверяла, что ненавидит француза за его нелюбезность. Лёфруа отправил в отставку герцога Катанео, своего главного советника, и поставил на его место рыцаря Пезаре. Венецианец во всём обходил своего друга француза и не удостаивал его даже вниманием. И тогда Готье взорвался, он кричал, что Пезаре предатель и изменник, забывший о святых узах дружбы, и тем самым француз немедленно снискал уважение Катанео и его приспешников и тут же сговорился с ними уничтожить нового королевского фаворита. Скоро венецианец, который был человеком одарённым и способным вести дела государственные, что свойственно многим венецианским мужам, преобразил Сицилию чудесным образом, благоустроил порты, привлёк купцов вольностями собственного изобретения и немалыми выгодами, многих бедняков обеспечил работой, собрал самых разных ремесленников, устраивал праздники беспрерывно, и потому устремились на Сицилию люди праздные и богатые со всех концов света и даже с Востока. Азиатские галеры и иные парусники приставали к берегам острова, привозили зерно, дары земли и моря и прочие товары, и все завидовали Лёфруа, который чувствовал себя счастливейшим королём мира христианского, поелику двор его прославился на всю Европу. Сия прекрасная политика рождена была совершённым согласием двух человек, которые понимали друг друга с полуслова. Один заботился об услаждении королевы и сам оному способствовал, а королева сияла от радости, ибо ей служили на туреньский лад, и оживляла всё вокруг пламенем счастья своего. Кроме того, француз следил за тем, чтобы королю вовремя доставляли новых любовниц и чтобы он не скучал ни днём, ни ночью. Король лишь удивлялся хорошему настроению королевы, к коей он после приезда сеньора де Монсоро прикасался не чаще, чем еврей к свинине. Таким образом, занятые король и королева предоставили заботу о королевстве второму другу, который правил всей страной, распоряжался казной, поддерживал церковь и армию, а главное, знал, откуда берутся деньги и как их приумножить, чтобы и дальше способствовать процветанию королевства Сицилийского.

Это согласие длилось три года, самое большее четыре, монахи аббатства Сен-Бенуа в своих летописях обошли молчанием как сроки эти, так и причину, по которой друзья в самом деле рассорились. Весьма вероятно, венецианец в честолюбии своём захотел заправлять всем единолично и безусловно и забыл об услугах, кои оказывал ему француз. Так ведут себя придворные всех стран, ибо, как писал в трудах своих мессир Аристотель, в этом мире быстрее всего обесцениваются благодеяния, хотя и угасшая любовь порой вызывает тошноту. Так вот, веря в дружбу и расположение короля Лёфруа, который назвал его своим кумом и, казалось, ради него не пожалел бы и родную мать, венецианец задумал избавиться от друга, выдав королю тайну его рогов и причину добронравия и счастья королевы, хотя ничуть не сомневался, что Лёфруа первым делом отрубит сиру Монсоро голову, как оно полагается в сицилийском королевстве. Тем самым Пезаре присвоил бы себе все деньги, которые он вместе с Готье тихо переправлял в один генуэзский банк и которые принадлежали им обоим в силу их братства. Сокровище их прирастало, с одной стороны, за счёт подарков королевы, весьма щедрой по отношению к господину де Монсоро и владевшей обширными землями в Испании и Италии, кои она получила по наследству, а с другой стороны, за счёт мзды, которую с милостивого дозволения короля получал первый министр от купцов, и прочих мелких подношений. Венецианец, решившись на вероломство, нацелился прямо в сердце Готье, ибо знал, что с туренцем шутки плохи. И вот однажды ночью, когда Пезаре достоверно было известно, что королева проводит время со своим любовником, неизменно любившим её, словно жених невесту в первую брачную ночь, ибо был весьма искушён в науке страсти, предатель обещал королю, что тот собственными глазами увидит всё через отверстие, проделанное в дверце гардеробной испанской дуэньи, которая, как всегда, изображала, что вот-вот отдаст Богу душу. Дабы разглядеть всё как следует, Пезаре дождался рассвета. Тут надобно заметить, что, когда у королевы в постели возлежал её верный друг, что есть лучший на свете способ иметь друга, испанская дуэнья, женщина проворная, зоркая и чуткая, спала в смежной со спальней каморке, и вот, заслышав шаги, она проснулась, глянула в щёлку своей двери и увидела короля, за которым следовал венецианец. Дуэнья тут же предупредила испанку об опасности. Король Лёфруа уже приник глазом к проклятой дырке. И что предстало его взгляду? Тот прекрасный божественный светильник, что сжигает столько масла и освещает весь