Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

доводы Деда-Ищи-Ветра-в-Поле пришлись по нраву, и он заявил, что старик этот – знатный ёбщик. Засим герцог издал достопамятный указ, согласно которому, если нищий имярек в его-то летах в самом деле испытывает великую нужду в бабах, то ему дозволяется доказать это прямо под виселицей, на которой его должны повесить согласно постановлению прево. Если с верёвкой на шее, стоя между прево и палачом, старик сумеет охоту возыметь, его помилуют.

Когда прошёл слух об оном указе, проводить бедного старика к виселице собралось великое множество народа. Словно на торжественной встрече герцога, люди шпалерами выстроились вдоль дороги, и в толпе этой виднелось больше чепчиков, чем шапок. Старого Деда-Ищи-Ветра-в-Поле спасла одна дама, коей любопытно было посмотреть, как повесят этого необыкновенного насильника. Герцогу она сказала, что сам Бог велит ей сыграть со стариком по-честному, и ради этого вырядилась, как на бал. Она выставила напоказ два тугих шара, столь белоснежных, что самые белые кружева рядом с ними казались серыми, короче, сии прекрасные атласные райские плоды выпирали из её корсажа, точно два крупных наливных яблока, и были такими сочными, что у всех, кто их видел, слюнки текли. Сия благородная дама, а она была из тех женщин, рядом с которыми каждый чувствует себя мужчиной, к тому же припасла для приговорённого очаровательную улыбку. Дед-Ищи-Ветра-в-Поле, опечаленный и уверенный в том, что, если и будет способен кого-то ссильничать, то скорее после повешения, чем до него, шёл в одной груботканой рубахе в сопровождении стражников и поглядывал по сторонам, не видя ничего, кроме головных уборов, и, как он потом говорил, дал бы сотню экю, чтобы хоть одним глазком поглядеть на девицу с юбкой, задранной, как у той пастушки, из-за чьих толстых и белых, как у Венеры, округлостей он теперь погибает при том, что именно они могли бы его спасти. Дед что есть сил пытался вызвать сие зрелище в своём воображении, но, понеже был уже стар и встревожен, память его подвела. Однако, когда у подножия эшафота он узрел пухлые прелести дамы и зазывную складочку между оными, его господин Жеан Шуар{150} пришёл в неистовство великое, о чем немедленно и наглядно доложила вздыбившаяся рубаха.

– Эй, скорее, убедитесь! – крикнул старик стражникам. – Я заслуживаю помилования, и я за себя не отвечаю.

Дама почувствовала себя весьма польщённой сей лестной похвалою, которая, как она призналась, сразила её наповал. Стражники, которым пришлось заглянуть под подол приговорённого, решили, что этот нищий не иначе как дьявол, поелику ни в каких донесениях и указах не видали они единицы, стоящей столь прямо, сколь прямо стоял стариковский уд. Деда-Ищи-Ветра-в-Поле торжественно проводили до герцогского дворца, где сержанты и прочие засвидетельствовали случившееся. В то простодушное время подобный метод судебного разбирательства заслужил всеобщее восхищение, город выразил желание воздвигнуть колонну на том месте, где старик получил помилование, и венчало колонну каменное изваяние Деда-Ищи-Ветра-в-Поле в тот миг, когда он узрел названную благородную и добрую даму. Сию статую ещё можно было увидеть и в ту пору, когда Руан был захвачен англичанами, а историки того времени описывают сей случай, как одно из достопамятных событий царствования.

Поелику весь город выразил желание обеспечить старика бабами, пропитанием, одеждой и кровом, добрый герцог порешил это дело, предоставив лишённой девства пастушке тысячу экю в качестве приданого и выдав её замуж за Деда-Ищи-Ветра-в-Поле. Герцог дал ему новое имя: господин де Еблан. Его жена спустя девять месяцев разродилась чудесным бойким мальчиком, который появился на свет с двумя зубками. От этого брака пошёл род Ебланов, который из ложной, на наш взгляд, стыдливости испросил у короля нашего Людовика Одиннадцатого{151} разрешения сменить имя своё на Люблан. На что добрый король Людовик возразил, сказав, что, дескать, в Венецианском государстве есть известная семья Хульони, у которых на гербе изображены три пары яиц в натуральную величину. Названные господа де Еблан объяснили королю, что их жёнам весьма стыдно так называться в обществе, на что король отвечал, что они много потеряют, поелику имя много значит, и как бы им потом не пришлось локти кусать. Тем не менее король подписал именной указ. С тех пор сей дом прославился уже под другим именем, а родоначальник его прожил после этого двадцать семь лет и родил ещё одного сына и двух дочек. Однако он весьма печалился оттого, что закончил жизнь богачом и ему уже не позволяли вволю бродить по дорогам.

Отсюда вы извлечёте одно из самых прекрасных и великих поучений, кои вы можете почерпнуть из всего прочитанного вами за вашу жизнь, исключая, разумеется, сии славные озорные рассказы. А именно, что подобное никогда не приключилось бы с разнеженными и потасканными придворными, с богачами и прочими, что роют себе могилу собственными зубами, ибо жрут и пьют без меры и тем самым вред наносят непоправимый тому, что доставляет наслаждение. Сии раскормленные господа возлежат на мягких перинах и шёлковых простынях, тогда как Дед-Ищи-Ветра-в-Поле спал на голой земле, и, случись с ними что-то похожее, они начали бы гладью, а кончили бы гадью. Полагаю, многих из тех, кто прочтёт сей рассказ, он побудит изменить свой образ жизни, с тем чтобы в почтённом возрасте быть не хуже Деда-Ищи-Ветра-в-Поле.

Несуразные речи трёх пилигримов

Перевод Е. В. Трынкиной

Когда папа оставил город Авиньон{152}, дабы обосноваться в Риме, некоторым пилигримам, кои направлялись в Прованс, дабы получить отпущение разных грехов, хочешь не хочешь, а пришлось перенаправить стопы свои в сторону альпийских склонов, ибо никак иначе до вечного града им было не добраться. А в ту пору на дорогах и на постоялых дворах то и дело попадались братья ордена Каина, иными словами, сливки кающихся, грешники всех мастей, кои жаждали омыться в папской купели и имели при себе золото и иные ценные вещи, дабы искупить свои злодеяния, заплатить за индульгенцию и подношение святым покровителям сделать. Заметьте себе, что те, кто по дороге туда пил одну лишь воду, на обратном пути, когда на постоялом дворе им предлагали напиться, требовали подать им святой воды из винного погреба.

И вот в то самое время три пилигрима пришли в Авиньон себе на беду, ибо город сей, лишившись папы своего, уже осиротел. Когда они спускались вниз по Роне, желая добраться до средиземноморского побережья, тот пилигрим, который странствовал