Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

en los rotos sillones de la vida

que extranamente quedan persiguiendo

el oro del espejo entre la bruma.

Entristecen sus cosas preferidas.

Грустят некогда выбранные ткани,

беззащитная одежда умерших,

портреты в зале. Дорогая тебе

черная шляпа под безжизненным солнцем.

Одинокая девушка в морском пространстве —

это предельное мастерство художника,

и поднятый воротник оканчивается

замечательно написанной складкой.

Ее отрешенные глаза еще горят

тем сиротством, которое всегда угнетает

в поломанных креслах жизни,

они пристально смотрят, выделяя

золото зеркала в этом тумане.

Грустят ее любимые вещи.

Обратим внимание на графическое отображение мелодии стихотворения (см. график № 13).

График № 13

В сущности, тема стихотворения – оживающие в сознании автора портреты в пустом зале, в конечном итоге, один портрет, о котором речь пойдет дальше. То, что в стихотворении речь идет о портрете, становится ясно из третьей строки – «retratos en la sala…» – абсолютно совпадающей по уровню своей звучности со средней звучностью всего стихотворения: 4,92. В другой строке, ближе всего подходящей к идеальному среднему уровню – «con aguella orfandad que siempre abruma», – звучит мотив сиротства, характерного не только для взгляда девушки, смотрящей с портрета. Это настроение всего стихотворения: печать сиротства и на оставленных бесполезных и беззащитных вещах, и в душе лирического героя, наблюдающего эти вещи. Закономерно, что уровень звучности этой строки»; всего на две сотых отстоит от идеального среднего уровня всего стихотворения.

Не менее характерен здесь и самый низкий уровень звучности, представленный первой и последней строками. Глубокая тяжесть душевного состояния лирического героя, грусть вещей, лишившихся своей внутренней сопричастности живой жизни людей, которым они дороги, – окаймляет произведение. Как видим, не только лексико-семантически, но и музыкально, в звуке, проявляется «кольцевая» композиция стихотворения.

Процесс «оживления» интерьера в зале также поддерживается мелодией стиха. Перед нами постепенное возрастание звучности стихотворения от первой к пятой строке (4,61 – 4,70 – 4,92 – 5,24 – 5,38). Явление девушки – «Desolada muchacha en la marina» (5,38) – высшая точка этого подъема звучности, и в непосредственном нашем восприятии оно не кажется неожиданным или внезапным, так как подготовлено мелодическим развитием стихотворения. Немаловажно, что строки, окружающие эту эмоционально наиболее яркую строку стихотворения, являются единственными привычно зарифмованными строками: diestro-maestro, marina-termina. Это свидетельство сознательного музыкального выделения строки «Desolada muchacha en la marina». Все три самые звучные строки стихотворения связаны только с этим образом. Кроме приведенной строки, высокое звучание образуют стихи «das alejados ojos aun ardiendo» (5,19) и «el oro del espejo entre la bruma» (5,27). Две последние строки – это глаза, живой, «горящий» взгляд, который глядит на нас с портрета и с его зеркального отражения; так что лирический герой стихотворения и мы вместе с ним оказываемся в окружении этих живых, глубоких и прекрасных глаз, которым, как и всему живому, свойственно движение. Этот взгляд преодолевает границу бытия-небытия и живой из небытия неотступно преследует («persiguiendo») и золоченое зеркало, и лирического героя, и нас. Взгляд девушки исполнен трагизма, который передан не только в образах, но и в музыке стиха. Обратите внимание на движение кривой уровня звучности от девятой до тринадцатой строк: тема сиротства, образ «поломанных кресел жизни», – все понижает уровень звучания стиха, чтобы образ золоченого зеркала вновь резко его поднял. Строка «elorodel espejo entre la bruma» дана в самом резком в произведении контрасте звучания: перепад ее звучности с предшествующей и последующей строками составляет 0,53 и 0,72 единицы, а это значит, что внутренняя напряженность стиха достигает своего апогея.

Особое место в произведении занимает тема творчества, представленная строками «el absolute puno del maestro // yellevantado cuello que termina // por un doblez sinceramente diestro». Все строки эти не только «однотемны», но и «однострунны»: на графике видно, что они образуют отдельную группу весьма близких по звучанию стихов (4,88 – 4,77 – 4,83). Тема творчества приближена к среднему уровню звучности стихотворения, тем не менее она приглушенней и образа девушки в морском пространстве, и неотступно глядящих на нас ее глаз. В самом деле, кисть мастера воссоздала жизнь во всей ее полноте, и именно эта, воссозданная им жизнь, а не само мастерство художника привлекает внимание поэта. Хотя он и отдает должное этому мастерству, может быть, несколько нарочито, из необходимости, как несколько нарочито и само мастерство художника, с этой «замечательно написанной складкой».

Одиночество страдающей девушки чувствуется во всем: и в «грустящих» и брошенных в пустом зале вещах, и в ее портрете, и в золоченом зеркале. Под покровом этих «неживых предметов» – подлинная, не исчезнувшая со временем, но как бы притаившаяся жизнь.

Такое ощущение живого через неживое свойственно Элисео Диего и в других его произведениях; например, в стихотворении «В гостях у Ивана Сергеевича», где мир Тургенева предстает перед нами во всем его неповторимом и тонком своеобразии, и где дом, мебель и вещи великого русского писателя хранят «притаившуюся» за ними, невидимую, но никогда не исчезающую жизнь.

Что же касается мелодии стиха, то она, как видим, в стихотворении Э. Диего соответствует смыслу и композиции произведения в той же степени, как это было и у Кольриджа.

А вот стихи, традиционно разбитые на строфы, композиция которых (в отличие от только что разбиравшихся произведений) представляется абсолютно понятной при первом же их прочтении. Отразится ли четкость строения стиха в его мелодии?

Ви щасливі, пречистії зорі,

ваші промені – ваша розмова;

якби я ваші промені мала,

я б ніколи не мовила й слова.

Ви щасливі, високії зорі,

все на світі вам видко звисока;

якби я так високо стояла,

хай була б я весь вік одинока.

Ви щасливі, холоднії зорі,

ясні, тверді, неначе з кришталю;

якби я була зіркою в небі,

я б не знала ні туги, ні жалю.

(Леся Українка. «Ви щасливі, пречистії зорі…»)

В этом стихотворении нет какой-либо отдельной строки, способной вобрать в себя квинтэссенцию смысла всего произведения: его основа – сопоставление «зорі – я», раскрывается только в целой строфе. Каждая строфа обязательно двухчастна: две первые строки – о звездах, две последние – о себе. Первая и третья строфы развивают единую поэтическую мысль, причем в третьей строфе конкретизируется смысл первой: «я б