Часть 2. Классическая поэзия - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Название сборника говорит о том, что это — продолжение "Ци се цзи" Дунъян У-и, хотя датированная 1264 г. заметка юаньского коллекционера и знатока древностей Лу Ю (XIII в.), сохранившаяся в конце текста сборника, и сообщает, что "подобных книг раньше не было"7. Однако знакомство с сохранившимися фрагментами из "Сюй ци се цзи" показывает, что У Цзюнь создавал именно продолжение сочинения Дунъян У-и — по крайней мере, тех семи фрагментов из этого сборника, которые являются сяошо в полном смысле слова; равно как и наследовал принципы составления "Сюй ци се цзи" — в части заимствований из предшествующих сборников и в части привнесения новых материалов. Среди семнадцати фрагментов здесь три взяты из "Соу шэнь цзи" Гань Бао, остальные могут быть признаны самостоятельными произведениями, написанными на заимствованные у предшественников сюжеты или же представляющими собой художественное изложение легенд и преданий8. Среди сохранившихся от "Сюй ци се цзи" фрагментов можно проследить четыре тематические группы.
Первая — традиционные записи удивительных событий и странных происшествий, но полностью сюжетно завершенные, законченные и поучительные истории, содержащие морализаторское начало.
Тянь Чжэнь и два его младших брата из столичного округа решили сообща разделить имущество. Все хозяйство [они] поделили поровну — остался один багряник, дерево, [что росло] перед главным залом [их дома]. Сообща порешили разрубить [багряник] на три части. Пришли на другой день рубить — а дерево то пожухло-высохло, и вид такой, будто обгорело. Чжэнь привел [братьев], показал дерево — они очень испугались — и сказал:
— Корень дерева един со стволом, и вот, узнав, что их собираются разлучить, [дерево] исчахло от скорби! Ну а люди — чем отличаются от деревьев?!
Стали они безутешно рыдать и уж больше не рубили деревьев. В ответ на это дерево ожило и расцвело, и братья возрадовались, соединили вновь достояние [семьи] и вскоре прослыли образцом любви к родным. А Чжэнь по службе дошел до поста тайчжун дафу9.
Вторая группа — записи народных легенд и преданий; подавляющее большинство подобных записей связаны с событиями, случившимися в определенный день определенного месяца по лунному календарю: известная история о Пастухе и Ткачихе, встречающихся лишь раз в году, в седьмой день седьмой луны; поверье относительно того, что на пятнадцатый день первой луны следует готовить жирную рисовую кашу, дабы умилостивить духа шелковичных червей; о том, что в праздник "двойной пятерки" (пятый день пятой луны) принято готовить особые цзунцзы (блюдо из особого клейкого риса, завернутого в тростниковый лист) — в память о великом поэте Цюй Юане10; и так далее. Здесь интересна не только запечатленная в таких рассказах легенда, объясняющая особенности того или иного праздника или обычая, но и форма, которую ей придал автор: перед нами уже не просто лаконичная запись фактического материала, но вполне художественное произведение.
Третья — истории о душах умерших и духах, в том числе о чувствах, возникающих между ними. Особенно поэтичен рассказ о том, как Чжао Вэньшао ночью удостоился свидания с прекрасной девушкой, пришедшей на звуки его печальной песни, — они вместе пели, веселились, а наутро, когда девушка, простившись, удалилась, Чжао обнаружил, что статуя божества из местного храма точь-в-точь похожа на его ночную подругу. Данный фрагмент значителен по объему и содержит стихотворные вставки. Хоу Чжунъи называет этот рассказ выдающимся шагом вперед с точки зрения формы и содержания11. Есть в "Сюй ци се цзи" и вполне традиционные рассказы о встречах с душами умерших.
Сюй Цюфу из Цяньтана был прекрасный лекарь. Жилище [его] располагалось к востоку от моста Хугоуцяо. Однажды ночью [Цюфу] услышал доносящиеся из пустоты стоны — очень жалобные. [Цюфу] подошел поближе и спросил:
— Ты не душа ли умершего? Что тут делаешь? Голодаешь-холодаешь, нужны еда и одежда? Или же хворь какая одолела и [тебе] потребно лечение?
— Я из Дунъяна, — отвечал гуй. — Фамилия [моя] Сы, имя Сэнпин. Некогда я был чиновником, [отвечавшим] за пиры и увеселения, но умер от страшной боли в пояснице — здесь, к северу от озера. И хоть теперь [я] гуй, но страдаю как при жизни. Знаю, что вы, сударь, прекрасный врач, вот и явился с поклоном!
— Но у тебя же нет плоти, — отвечал Цюфу. — Как лечить?
— Можно сплести из тростника [фигурку] человека, — отвечал гуй. — Введите [фигурке] в нужные места иглы, а когда закончите, опустите в воду плыть по течению.
Цюфу изготовил тростникового человечка, ввел иглы в места на пояснице и у глаз, кроме того, принес обильные жертвы [гую] и послал опустить [фигурку] в озеро. Сгустилась ночь, и во сне [к нему] пришел гуй, сказал:
— Я поправился! Да еще удостоился пищи в подарок! Благодарю вас, сударь, за вашу щедрую милость! На шестой год под сунским девизом правления Юань-цзя Цюфу сделался фэнчаоцином12.
Данный рассказ — из числа редких: мало где еще можно встретить упоминание о том, что душа умершего страдает от прижизненных заболеваний. И разумеется, служебное повышение Сюй Цюфу следует рассматривать как благодарность умершего за излечение. Наконец, четвертая группа — рассказы, имеющие буддийскую окраску. Здесь самая знаменитая история повествует о некоем книжнике, которого главный герой рассказа Сюй Янь повстречал в горах и который продемонстрировал ему различные чудеса — извлекал изо рта различные предметы, которые туда заведомо не могли поместиться, доставал девушку шестнадцати лет, а та, когда книжник заснул, достала, в свою очередь, изо рта юношу, который вынул изо рта очередную девушку. Данный мотив восходит к одной из буддийских притч, входящих в "Цзю цза пи юй цзин", — там говорится о брахмане, чудесным образом извлекшем изо рта чайник, в котором находилась девушка, а та, в свою очередь, достала изо рта чайник, где был юноша, и так далее13. Однако у У Цзюня эта история оказывается полностью переработана и включена в привычный китайскому читателю мир сяошо — в отличие от аналогичных случаев в, скажем, "Соу шэнь цзи" Гань Бао, где содержатся краткие пересказы сюжетов из той же сутры; после рассказа о Чжан Хуа этот фрагмент — самый значительный по объему в "Сюй ци се цзи". И опять же: мне кажется