Йерве из Асседо - Вика Ройтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тенгиз передал тебе письмо.
Я достала конверт. Она его разодрала и стала читать. Я бы полжизни отдала, чтобы узнать, что там написано, но чужую переписку читать нельзя, так что я даже не пыталась подсмотреть, а это стоило мне половину жизни.
– А ты хочешь узнать, что там написано? – хитро улыбнулась чуткая Влада.
– Не хочу, – соврала я.
– Ты не умеешь врать.
– Плохо получается, – призналась я. И еще раз призналась: – Я по тебе соскучилась. Без тебя все по-другому. Когда тебя выписывают?
– Не знаю, – пожала плечами Аннабелла. – По-другому – это хорошо или плохо?
Я не знала, как на это ответить.
– Так трудно ответить на простой вопрос?
– Плохо, – снова соврала я. – Скучно.
– Неубедительно, – сказала Аннабелла. – Что происходит в Деревне?
Мне показалось, ей действительно было интересно.
Я ей рассказала. Про длиннющий Песах, про День Катастрофы, про День Памяти, про день рождения. Про день рождения вкратце, просто сказала, что отметили с тортом и шариками, как всем. Зря. Пока рассказывала, Аннабелла кривилась все больше.
– У меня день рождения одиннадцатого августа, – сказала она. – Мне будет семнадцать. Я старше вас всех.
– Это печально, когда день рождения выпадает на каникулы, – поняла я. – Но это круто, что ты Лев. Я всего лишь Телец. Тебе повезло.
– У вас с Аленой есть общий друг?
– Какой друг? – удивилась я неожиданному вопросу.
– Дима.
– Что за Дима? Не знаю я никакого Диму.
– Боже, Комильфо, ты опять тормозишь. Неужели Алена тебе так и не отдала письмо?
– Какое письмо?
– Пару недель назад, до того, как я здесь очутилась, вам обеим пришли письма из Одэссы от одного и того же человека. Я была дежурной по почте, отнесла все письма в кабинет вожатых и распределила по полочкам. Пока я их разбирала, пришли Алена и Тенгиз. Алена заверила Тенгиза, что передаст письмо тебе, и забрала оба.
– Что?
– Она получила письмо от того же Дмитрия, что и ты. Екатерининская площадь 1, квартира 12, кажется.
– Что?!
– Конь в пальто! Дмит-рий Ка-ра-у-лов.
– Ты врешь?
Я не так это сказала, гораздо более крепким словом. А я никогда не ругалась матом. Очень редко. В крайних случаях. Как и полагается старой девочке.
– Почему люди никогда не верят, когда им говорят правду? Твое письмо было толстым, а ее – тонким. Это потому, что в твоем письме были фотки. Я их нащупала. Этот Дима из Одэссы ваш общий любовник? – Аннабелла сардонически улыбнулась.
– Что?!
– Я так и знала, что она тебе письмо не передаст. Лучше бы я сама тебе его лично передала. Вообще-то Тенгиз не должен был ей его отдавать. Это не комильфо. Письма и посылки нужно передавать прямо в руки адресата. Ты точно не читала то, что Тенгиз мне написал?
Я могла бы на это ответить, что конверт как был запечатанным, так и остался, в чем Аннабелла могла сама убедиться, но не смогла ничего произнести.
– Все понятно, – произнесла вместо меня Аннабелла. – Ты мне до сих пор не веришь. И про топор не веришь. И про дыру в заборе. И про Алену тоже не веришь. А я всегда была на твоей стороне. Я всегда думала только о том, чтобы тебе было хорошо. Я тебе всегда пыталась открыть глаза на правду и научить тебя жизни, о которой ты совсем ничего не знаешь, потому что ты росла в нафталине. Я прочла твою книгу и сказала тебе, что это хорошая книга, и посоветовала тебе, как сделать ее еще лучше, но ты решила смешать меня с грязью. И вот теперь я здесь благодаря твоим стараниям. И таблетками меня кормили тоже благодаря тебе – думаешь, я не знаю, что ты Тенгизу все-таки настучала про тот случай с бритвой? Но я на тебя не злюсь. На наивных дурочек не обижаются.
Что тут скажешь? Ничего. Только в голове невпопад пронеслось: “О-о-о, это страшная женщина, ее боится сам кардинал!”
– Беги из Деревни, Комильфо, – сказала страшная женщина. – Там все с ног на голову перевернуто. Никому нельзя доверять. Это заговор. Они все врут. Все скрывают. Никогда нельзя знать, кто тебе друг, а кто – враг. Ты никогда не поймешь. Ты всем веришь. Всем, кроме меня. Кто же из нас сумасшедшая?
Я не знала, кто из нас была сумасшедшей. Наверное, все же я, раз опять по доброй воле к ней приехала.
– Будь здорова, – выдавила я из себя через силу.
Вышла из палаты. Аннабелла со мной даже не соизволила попрощаться – разлеглась на кровати и уткнулась в свой журнал.
На лесной остановке я ждала автобуса в темноте одна. Ни один автомобиль по извилистой дороге за это время не проехал. Если бы не огни в здании напротив, можно было бы подумать, что в этом месте никогда не ступала нога человека. Интересно, это природный лес или, как большинство израильских лесов, посаженный людьми?
Я прождала автобус тысячу лет, и казалось, что он никогда не придет. Но в итоге пришел. Почти пустой, но все же люди в нем были живыми и настоящими, а внутри горел свет. Потом пересадка у Талита Куми, запруженная улица Короля Георга, вечерний шум и гам спешащих домой с работы людей, толчея и давка, потому что израильтяне не умели стоять в очередях и вечно пропихивались вперед, наступая друг другу на ноги, покрикивая и расталкивая плечами; и очередной набитый до краев автобус, в который я едва попала, потому что водитель собрался захлопнуть двери перед моим носом, а я еще не научилась толкаться и пихаться, но какая-то тетенька с кульками заорала на водителя, чтобы бессердечная сволочь впустила ребенка, места на всех хватит.
Деревенский охранник меня не задержал, сразу впустил. Это только взрослых он не пропускал внутрь без специального разрешения, а детей не выпускал наружу.
Я поплелась вверх по холму. Алены в комнате не было – у нее были дополнительные занятия по Танаху, который ей давался примерно так же, как мне математика.
В чужих вещах копаться нельзя, но я залезла в шкаф моей лучшей подруги. В Деревне все самые важные и самые личные вещи, а также деньги хранились в нижнем белье, это всем было известно. Так что меня ничуть не удивило, что Аленина переписка нашлась в ее трусах.
Там обнаружилась небольшая пачка вскрытых конвертов от Алениных родителей и ее одесских друзей, пара которых были и моими бывшими одноклассниками – переписка была далеким от Алены жанром. Три письма от Дмитрия Караулова: два адресовались Алене Зимовой (Зимельсон),