Йерве из Асседо - Вика Ройтман

Парень проворно поймал руль правой рукой, а левую высунул из окна. На нем была белая футболка. Она выгодно обтягивала рельефные бицепсы. На шее болталась тяжелая золотая цепь с круглым медальоном.

– На море.

– На какой пляж? Гордон или Хилтон?

– Не знаю.

В Тель-Авиве я была лишь один раз на школьной экскурсии.

– В Тель-Барух, – вдруг раздалось сзади.

И громко рассмеялось сразу несколько ртов.

Я вздрогнула от неожиданности. Обернулась – на заднем сиденье оказались еще двое. Такие же парни, с такими же нагеленными чубами, светлыми футболками, цепочками, и в потемках их было друг от друга не отличить.

– Где это – Тель-Барух? – спросила я.

– Там, где стоят твои подружки, – ответил один из задних.

– Какие подружки?

– Проститутки.

Не “проститутки” – “зонот”. Множественное от “зона”.

– Все русские – зонот.

– Да ладно, – возразил второй задний. – Они бесплатно дают. Как тебя зовут?

Я ничего не ответила.

– Наталия или Татиана?

– Их всех зовут одинаково. Все пацаны – Алексы, а все девки – Татианы.

– Не слушай этих дебилов, – сказал водитель и врубил свое техно погромче. – Ты не выглядишь как Татиана, ты выглядишь как Маша! У нас в подразделении была одна такая Маша! Боже, это нечто! Она демобилизовалась два месяца назад, так вся база была в трауре! Двадцать один день взаперти и без Маши! Это же поехать мозгами можно!

– У нас точно такая же была, брат! – перекрикнул музон один из задних. – Служила в отделе кадров! Все наши водилы к ней толпами ходили плакаться на жизнь, лишь бы попялиться, как она грудью об стол упирается, когда строчит отчеты! Только ее звали Ольга!

– Ольга? Какое дурацкое имя! Оль-га-га-га. Она была похожа на утку?

– На Памелу Андерсон! Настоящая блондинка! Эти русские нереально красивые! Кто захочет спать с израильтянкой, когда рядом вертятся такие ноги?! Наши жирнюхи ей устроили бойкот! Вы не поверите! Никто не хотел сидеть рядом с ней в столовке!

– И?..

– И наш офицер ее выручил. Написал командиру роты, и тот сделал ее секретаршей своего офиса. Она за ним по пятам с тех пор ходила. Никто не посмеет тронуть секретаршу, которая сосет командиру.

– Так она и вашему офицеру отсосала, поэтому он ей помог.

– Они это умеют.

– Ну что, Наташа, а ты как в этой сфере? Шаришь?

Мигающий оранжевым глазом окурок улетел из окна на юго-восток. Рука водителя, как в замедленной съемке, оторвалась от руля и легла мне на грудь.

Сзади захлопали и засвистели.

– Ну и как?

– Вкусная. Хоть и маленькая.

– Маленькие тоже бывают в порядке.

– Ниже опусти, Хаим, она вроде не против.

Я была против. Просто меня парализовало. Или не меня. Меня больше не было. Я будто отделилась от собственного тела и смотрела на происходящее с низкого потолка автомобиля. Такое уже со мной случалось – например, когда Аннабелла резала бритвой бедра, а я ломала окно. Да и совсем недавно, когда читала Митины письма. Впрочем, кажется, с тех самых пор я в собственное тело и не возвращалась. Носилась рядом с телом по иерусалимским беспорядочным улицам. Маша называла это “диссоциацией”. Психолог Маша.

Я посмотрела на часы: двадцать два и тридцать семь минут. Рука водителя шарила по моей груди.

Водителя звали Хаим. Хаим на иврите значит “жизнь”. Как может человек с таким именем творить такое? Лучше бы его звали Мухаммадом, Ахмадом, Хамидом, Юсефом. Что бы сделал дюк? – невольно задалась я вопросом. Воистину, старые привычки неискоренимы, сколько ни клянись забыть о них навсегда.

Тело подалось влево, вскинуло руки и обрушило их на руль.

– Что ты творишь, больная?!

– Сумасшедшая!

– Ты всех убьешь!

– Вонючая русская!

Колеса издали пронзительный визг, машину перекосило влево, затем вправо, отбросило и занесло. Раздался скрежет и лязг, но электронная музыка его приглушила. Я ударилась головой о плечо водителя, но плечо оказалось мягче, чем представлялось в обтягивающей футболке.

Тело отстегнуло ремень, распахнуло дверь, выпрыгнуло из автомобиля и помчалось в обратном направлении. Навстречу со страшной скоростью неслись фары и пронзительно визжали гудки. Автомобили резко шарахались вправо от меня. Ослепленная, я отпрыгнула вбок от проезжей трассы и, как та проклятая “митсубиси”, врезалась в низкую металлическую перегородку, отделяющую обрыв от проезжей части. Потеряла равновесие и опрокинулась, оказавшись по ту сторону дороги.

Вывалилась я очень кстати – завыли сирены, и Первая трасса озарилась красными и синими огнями. Боли я не ощущала, хотя, наверное, заработала ужасные синяки на коленях и царапины на ладонях. Тело вскочило и побежало дальше через растущую на склоне очередного холма флору на юго-восток. Голова обернулась, покуда ноги мчались: трое молодых людей стояли на обочине, оглядывая искореженную шоколадную машину, вписавшуюся в бордюр. Один оглянулся, выпростал мне вслед средний палец и что-то закричал.

Я понеслась еще быстрее, но ни один из них почему-то за мной не погнался. Не “почему-то” – они были трусами, они были малодушными людишками, они были ничтожествами, несмотря на то что были солдатами Армии обороны Израиля.

Трасса из Тель-Авива в Иерусалим стремится в гору, как и всякая алия. И я бежала рядом с нею, отказавшись от Тель-Авива и от моря, а глаза выхватывали путеводные вывески: “Шаар а-гай”, “Шореш”, “Моца”, “Мевасерет Цион”. Говорящие названия, как в сказочной повести: “Врата ущелья”, “Корень”, “Выход”, “Вестница Сиона”. Я не задыхалась, не чувствовала усталости, я ничего не чувствовала, кроме земли, под ногами уносящейся вверх.

А потом был “Холм Саула”, “Гора Упокоения”, “Сады Сахарова” и “Проспект Бен-Гуриона”. Полный абсурд. Ничего абсурднее выдумать было невозможно. Они называли нас “вонючими русскими”, когда вся эта страна была построена на крови и поте выходцев из Российской империи, от первого кибуца до Деревени Сионистских Пионеров. У ее истоков стояли одесситы – Биалик, Дизенгоф, Жаботинский.

Я никому не принадлежала, ни тем, ни этим. Я не была русской. Я не была израильтянкой. Я даже не была полноценной еврейкой. У меня больше не было семьи, не было Одессы и не было Асседо. У меня ничего больше не было.

Я пробежала вверх по склону пятнадцать километров, а может, и все двадцать. Акробатические тренировки даром не проходят, даже если вы в течение года валяетесь на кровати и отлыниваете от уроков физкультуры.

Передо мной снова вырос Сион. Не город – урочище. Договорились люди с воспаленным воображением, что свято это место. Иди их переубеди. Белесый, уродливый город, беспорядочный, оскверненный бесчисленными расами, которые, сменяя друг друга, рубились на этих камнях. Интересно, сколько костей и черепов обнаружится под асфальтом, если расколоть его молотом, а потом разворошить лапой