Балаустион - Сергей Конарев

— Да я… клянусь морским Владыкой… я со всей душой, — вид у развратника был совершенно идиотский.

— Вот и я говорю, что ты нормальный парень, хоть и афинянин, — Ипполит сделал широкий жест в сторону Харилая, как бы убеждая его. — Авоэ, будем знакомы. Ипполит, сын Левкида.

— Пилон, сын Гистиэя, — афинянин обескуражено покачал головой.

— Ну, а это — Харилай, — улыбка Ипполита стала еще шире. — Осталось нам с тобой, дружище Пилон, выпить в честь Дионисий, поболтать о том — о сем… Поставишь нам кувшинчик в честь знакомства, э?

— Но я действительно очень тороплюсь, — похоже, афинянин не знал, уместно ли будет сказать Ипполиту, что он торопится как раз на свиданье с его сестрой. Не будет ли это выглядеть оскорбительно? Бес их поймет, этих спартанцев!

— Только один кувшин! — горячо воскликнул Ипполит, хватая его за руку и делая шаг в сторону раскрытых дверей ближайшего трактира. — Один! Клянусь яйцами царского жеребца, мы тебя надолго не задержим! Ну, не обижай!

— Хорошо, но только один, — сдался «Пилон». Ипполит незаметно выдохнул: он надеялся, что «спутники» спартанского царевича, новые товарищи чужеземца, рассказали ему не одну историю о том, как в Спарте братья мстят за бесчестье сестры. После этих рассказов поневоле согласишься, что кувшин вина — невеликая плата за мир. Похоже, расчет оказался верным.

— Идем, идем, — обняв афинянина за плечи, закивал Ипполит, обменявшись с громилой Харилаем долгим взглядом.

Сестер Арсиона увидела издали — их нарядные одежды выделялись белыми пятнами на фоне ржавого мрамора одного из самых старых спартанских храмов. Чувствуя прилив злой решимости, мечница направилась прямиком к ним.

Младшая, кажется, ее имя Софилла, стояла к Арсионе спиной и что-то весело рассказывала сестре, время от времени прерывая повествование мелодичным, словно звон колокольчика, смехом. Приблизившись, воительница резко крутанула ее за плечо, разворачивая к себе:

— Вот ты, сучка, которая заманивает чужих мужчин!

Сестры, как по команде, широко раскрыли глаза. Арсиону в городе знал каждый.

— Ты, кажется, ошиблась… госпожа Арсиона, — пролепетала бедная Софилла.

«Ага, как же, ты, маленькая шлюха!».

— Так это не ты встречаешься с афинянином Пилоном, мерзавка? — искусственной злостью Арсиона пыталась побороть снедавший ее стыд. Хвала богам, на площади перед храмом было, по обыкновению, немного горожан, и никто из них вроде бы не обращал внимания на троицу беседующих женщин.

— Встречаешься с ним или нет, говори!

Софилла опустила голову: отпираться было бесполезно. Хотя бы потому, что сам Пилон вот-вот должен был появиться на этом месте.

— Но, госпожа Арсиона, — попыталась защитить сестру Коронида. — Позволь, мы не знали….

— Заткнись, ты что орешь, сука? — зашипела на нее мечница. Оглянулась, как будто опасаясь, что их подслушают, затем велела:

— Идите за мной. Пощебечем, — и направилась по дорожке, огибающей заросший кустарником двор храма и уводящей в спускавшийся с Лимнеона прозрачный зимний лес. Девушки, как загипнотизированные, двинулись за ней.

На всякий случай Арсиона завела их подальше. По пути накручивала себя, потому что на самом деле не чувствовала к глупым простолюдинкам никакой злобы. А для того, что требовалось предпринять, злоба была необходима. По крайней мере, желательна.

Остановившись на полянке, образованной почти идеальным кольцом сосен и кипарисов, мечница резко выдохнула и повернулась к девушкам.

— Госпожа Арсиона, тут какая-то ошибка, — снова попыталась разрядить обстановку Коронида.

Не говоря ни слова, воительница изо всей силы ударила ее кулаком по щеке. Вскрикнув, Коронида упала на землю.

— Что ты делаешь? — возмущенно закричала Софилла, но следующий удар достался ей.

Это было легко: оцепеневшие от боли и страха, сестры и не думали о сопротивлении. Да и попробуй они сопротивляться, что они могли противопоставить тренированной, сильной как мужчина Палладе? Они рыдали и просили пощады, корчась под ее безжалостными ударами. Чтобы они не торопились выйти из леса, напоследок она размашистыми движениями разорвала их праздничные пеплосы. Платья были украшены вышивкой и бисером, наверное, девицы не одну неделю трудились над ними с иглой.

— Радуйтесь, что легко отделались, — рявкнула Арсиона на прощанье, огляделась — не видать ли Эвнома с его подчиненными, затем повернулась и быстро пошла к городу. Невысокая фигурка ожидала ее на условленном месте.

— Скажи парням, что могут отпустить афинянина, — велела мечница, критически оглядывая — не пострадала ли во время экзекуции? — свой диплон, позаимствованный в «Белой рыбе», где были оставлены белый панцирь и ножны со спатой.

Кивнув, Зик опрометью бросился по улице.

Ожидая афинянина под сенью портика старого храма, Арсиона поневоле припомнила их предыдущую встречу. Какой-то он странный, этот иноземец, и, похоже, в самом деле влюбился в нее по самую макушку. Это было необычно, приятно и льстило ее самолюбию. Мечница злилась на себя за эти чувства, пыталась избавиться от них, но женское начало, которое она всегда пыталась подавить, избрав путь воина, все же было слишком сильно в ней. Слишком давно никто в Спарте, опасаясь Леотихида, не смел так разговаривать с молодой амазонкой и… не только разговаривать. Что за морок тогда наслал он на нее, помутив на мгновенье рассудок? Сила ли это истинной любви или какая-то магия? Но если это истинная любовь… нет, не нужно об этом думать! Афинянин должен умереть, и умрет, что бы ему ни взбрендилось в его сумасшедшей голове, а она, Арсиона, выполнит то, что приказал ее возлюбленный лев. Ее единственный мужчина, стоящий всех остальных людей на земле, вместе взятых.

Когда мечница увидела Пилона, поднимающегося на холм Лимнеон по улице, ведущей к храму, она была уже спокойна и сосредоточена. Дождавшись, пока афинянин подойдет ближе, Арсиона выступила из-за колонн и направилась навстречу — стройная, грациозная, прекрасная как живое воплощение богини, владычицы старинного храма. А солнечные лучи, запутавшись в волосах девушки, создавали вокруг ее головы сияющий ореол.

Эффект, разумеется, не подвел ожиданий. Иноземец, оглядывавшийся в поисках приятеля и девиц, моментально перестал вертеть головой, уставившись на нее с нескрываемым восхищением.

— Привет тебе, благородный Пилон из Афин, — она вложила всю себя в ослепительную улыбку.

— Приветствую прекраснейшую из смертных! — почему его взгляд вызывает в ней такое смятение?

— Какая причина завела тебя на эту серую окраину в день Дионисий? Неужели свидание? — лукаво спросила Арсиона, подходя к нему. Близко. Настолько, что она смогла разглядеть до мельчайших деталей шрам на его щеке, похожий на ее собственный.

— Э-э, нет. Я рассчитывал увидеть здесь тебя. Сердце привело меня….

Ну, лицемер! Арсиона почти пожалела, что шлюшка-простолюдинка, подруга иноземца, не может появиться сейчас — как бы он тогда запел? Ага, все-таки оглянулся украдкой!

— Не жди. Пустое. Она не придет, — Паллада отстранилась, мягко уселась на парапет, окружающий статую с отбитым лицом. Подол ее платья приподнялся, обнажив сильные загорелые ноги.

— Что? — не понял он, не в силах оторвать глаз от этой картины.

— Я прогнала ее, твою простолюдинку. Вместе с ее сестрой, — спокойно сказала она, глядя вдаль.

— Ты… — афинянин чуть не поперхнулся. — Прогнала? Зачем?

— Потому что решила… что тоже имею право… на свиданье, — боги, она сказала это!

Иноземец потряс головой, как будто желая проснуться. Выглядел он совершенно обескураженным. Теперь его осталось лишь добить.

— Ты, — Арсиона опустила голову, — все еще обижен на меня?

— Боги, за что? — похоже, он с трудом удержался, чтобы не упасть перед ней на колени. Несчастный дурак.

— Я была с тобой груба в нашу первую встречу. И во вторую… Неужели так трудно простить? — Арсиона с презрением к себе подумала, что в лицемерии даст этому иноземцу целый стадий форы.

— Великие силы, какая мелочь! — выдохнул чужеземец, осторожно присаживаясь рядом. — Тебе абсолютно не за что искать у меня прощения! Я не держу на тебя зла, просто… то, что ты сказала… это как-то неожиданно. Невозможно, нет, невозможно!

Он помотал головой.

— Почему невозможно? — тихо спросила она, подняв взгляд. И напрасно — его страшные глаза-воронки выпили ее уверенность в себе без остатка.

— Потому что… э… потому что… Я… я очень счастлив видеть тебя снова, — ответил он невпопад, продолжая смотреть ей прямо в душу, и настоящий разговор шел совсем в другом измерении.

— Правда? — она облизала губы. Сухие губы сухим языком.

— Правда, — почти прошептал афинянин.