Балаустион - Сергей Конарев

Держа руки у мечей, отправились к небезызвестной многим старой беседке в лесу. Перспектива застать Эвполида в пикантной ситуации никого не смущала. Наоборот, явилась бы поводом для величайшего облегчения. Но мало кто — и менее всего Энет — верил, что все обойдется. Эх, предупредил ведь тот паренек у ворот Персики, поведал, что серьезные намерения против афинян имеются, а Леонтиск попер наобум, один, и вот — сгинул. Где искать теперь его? Кто может желать зла Эвполиду и Леонтиску, и даже им обоим вместе? Горгил-убийца, Агиады, римляне? Ох, сомнительно — кто они такие, эти афиняне, зачем кому-то затевать целую канитель, чтобы убрать их? Нужно было допросить того малого, что предупредил их, и через его «серьезного человека» искать концы. Эх, а ведь они даже имени отрока не спросили — и тот канул в Спарту, как рыба в Эврот.

Молодые воины настороженно углубились в лес. Вскоре Галиарт нашел несколько лоскутов белой ткани, которые выглядели так, будто их недавно оторвали от праздничной, и, судя по вышивке, женской одежды. Больше молодым воинам найти ничего не удалось, хотя они обшарили и поляну, где были найдены лоскуты, и местность вокруг беседки, где Эвполид по обыкновению встречался со своей подружкой. Галиарт, а вслед за ним и Энет, принялись звать сына Терамена, рассчитывая, что тот откликнется, если находится где-то неподалеку, но безрезультатно. Афинянин и девушки, или одна девушка, если верить старому рабу, вошедшие в лес, пропали без следа.

Спустя час, охрипнув от криков, донельзя встревоженные друзья вернулись в город.

— Быть может, они все-таки где-то гуляют? — неуверенно предположил Галиарт. — Зашли далеко и не слышали наших криков?

— Хрен там, — Феникс мрачно покачал головой. — Афинята наши вляпались в большое говно. Я чувствую. Возможно, их уже….

— Ты не говори так, — Энет угрюмо глянул на него. — Дадут боги, все обойдется.

— Энет, дуй к нашим, — под веснушчатыми щеками Феникса перекатывались желваки. — Сообщи командиру и остальным. Ты бы, Галиарт, сходил домой к шлюшкам, ты ведь вроде бывал там раньше.

— Да, один раз с Леонтиском, — мотнул лошадиной челюстью сын наварха. — Я схожу.

— Ну а я с ребятками еще порыскаю по округе, авось чего накопаем, — закончил Феникс.

Молодые люди разошлись в разные стороны, пробираясь, отягощенные мрачными мыслями, через улицы, полные веселящихся людей.

Дионисии продолжались.

За стеной кто-то стонал — надрывно и размеренно. Скамья, на которой сидел Леонтиск, была жутко холодной, и высасывала тепло его тела, как пиявка. Афинянин пытался изменить позу, насколько позволяла цепь, однако это слабо помогало, и он попробовал отвлечься размышлениями. Итак, он снова в темнице, и похоже, отсюда выход один — прямиком в царство старика Аида. Очнувшись после удара Арсионы — чем она ему заехала? не иначе как рукоятью астрона, волосы на затылке стянуты коркой крови — афинянин обнаружил у себя во рту кляп, а на голове — плотный мешок, стянутый на шее веревкой. По коротким односложным фразам, которыми обменивались меж собой похитители, Леонтиск понял, что их несколько, но никого вроде бы не узнал. Голоса Арсионы он тоже не слышал — наверное, она передала его на руки своих подчиненных из «белых плащей». Леонтиск застонал от стыда — ловко эта девица его подловила, справилась с ним, «спутником» Пирра, словно с желторотым сосунком. Будь ты проклята, лакедемонянка-амазонка!

Услыхав, что пленник ожил, похитители грубо поставили его на ноги и повели, щедро угощая пинками и тычками, если ему случалось запнуться. Один из негодяев все время крепко держал Леонтиска за шею, не позволяя ему упасть. Спустя приблизительно четверть часа афинянина запихали в некий переносной экипаж, вроде лектики, и куда-то понесли. Тот же самый — или другой? — надсмотрщик сел вместе с Леонтиском и крепко держал его, исключая любую попытку к бегству.

Путь занял немало времени, как показалось афинянину — не менее получаса. Леонтиск слышал оклик стражи, тихий ответ сопровождающего, скрип железных ворот. Через несколько минут лектику опустили на землю, а пленника без особых церемоний вытащили наружу. Потом его завели в какое-то здание и долго вели по лестницам и переходам. Полы, насколько мог судить афинянин, всюду были каменные и добротные, шлифованные.

— Стой, кого ведем? — раздался неожиданный оклик.

— Вас должны были предупредить… — недовольно заметил сопровождающий, теперь Леонтиск был уверен, что уже слышал раньше этот голос.

— Да, приказ был. Пропусти их, Исад, — отвечал другой голос, зычный и грубый.

Исад? Проклятье, так вот куда его привели, во дворец Агиадов! Нужно как-нибудь… Мощная длань сопровождающего, пресекая все лихорадочные задумки Леонтиска, стиснула его шею. Ох, и хватка у него, аж позвонки хрустнули. Борец он, что ли?

Лязгнул замок, и афинянин, повинуясь очередному тычку в спину, ступил на первую ступень ведущей вниз лестницы. Она показалась почти бесконечной, как будто вела прямиком в владения Аида. Леонтиск догадался, что путешествие близится к завершению. И точно: как только спуск закончился, сопровождающий сдернул с него колпак и выдернул кляп. Видимо, опасаться похитителям больше было нечего. Леонтиск тут же узнал здоровяка Гермократа, одного из декадархов Леотихида. И тонкогубого лохага Полиада, казавшегося просто тощим на фоне здоровенного подчиненного.

— Только не ори, афиненок, — посоветовал квадратный, как могильная плита, Гермократ. Леонтиск вспомнил, как однажды на соревнованиях Гермократ поборол самого Демарата, победителя Олимпиады. — Никто не услышит, а тебе будет хуже.

— Свободен, Гермократ, — сухо проговорил Полиад, делая шаг вперед. Декадарх поспешно ретировался.

— Руки развяжешь, Красавчик? — поинтересовался афинянин у Полиада.

— Размечтался, покойник! — усмехнулся тот. — Эй, Харет!

— Да, господин лохаг? — от стены отвалился приземистый тип с типичной для палача обезьяньей внешностью.

— Прими клиента. Обслужи как полагается.

— Сделаем! — осклабился мерзавец. За его спиной выросли два долговязых мордоворота.

— А ты ничего не боишься, Полиад? — зло воскликнул Леонтиск, тщетно пытаясь сопротивляться схватившим его амбалам. — За такие делишки ответить придется! Перед эфорами!

Мордовороты бросили афинянина на колени, прижали голову к шершавой каменной скамье, похожей на плаху.

— Где Эвполид, ты, червяк заморенный? — выкрикнул Леонтиск в сторону хладнокровно наблюдавшего за процедурой Полиада.

— Здесь я, Львенок! — раздался вдруг из ближней камеры бодрый голос сына Терамена. — Эти шакалы и тебя взяли?

— Замолчи, иноземец, — Полиад подошел к решетке, просверлил пленника мутным взглядом и после долгой паузы спросил, облизав тонкие губы:

— Ну и каково это? Поцеловать Арсиону?

— Как, у тебя тоже на нее стоит? Вот это да! — Эвполид расхохотался.

— Забавный. Смеющийся. Покойник, — раздельно проговорил красавчик, удивленно глядя на него и повернулся, собравшись уходить.

— Ее поцелуй — это восторг! Сумасшествие! — заорал ему вслед Эвполид. — Тебе этого никогда не познать, ты, мужеложец заморенный!

«Мужеложец» на мгновенье задержался на пороге, словно собираясь ответить, но потом передумал и бросил тюремщикам:

— Шутнику заткните пасть — пусть пожует кляп. А второго определите подальше от него, чтоб никакого общения, — с этим Полиад вышел.

К этому моменту на шее Леонтиска красовался наскоро заклепанный медный ошейник. Схватив пленника за это сомнительное украшение, один из амбалов протащил его в дальний конец коридора — Леонтиск успел краем глаза увидеть Эвполида за частой гребенкой железных прутьев — и запихал в камеру. Усадил на скамью, а кольцо ошейника пристегнул к свисавшей со стены короткой — всего несколько звеньев — цепи. Напоследок тюремщик разрезал стягивавшую руки веревку и вышел, не дослушав и половины леонтисковой коллекции проклятий.

Прошло несколько часов. Афинянину они показались несколькими сутками. Стылая скамья впитала последние остатки тепла, хитон намок от капавшей с потолка воды. Крысы любопытно кружили у самых ног пленника, почти не обращая внимания на его неловкие попытки отогнать их. Неумолчные стоны из соседней камеры терзали слух и нервы почище напильника. Кроме того, Леонтиск жутко проголодался. Несколько раз он пытался докричаться до тюремщиков, требовал еды и ругался до хрипоты. Они не обращали на афинянина никакого внимания, всецело отдавшись азартной игре в кости. Он слышал их восклицания — то вопли радости, то смех, то богохульства, — стук костей и звяканье меди.

Одна из крыс, подкравшись, укусила Леонтиска за палец ноги.

— Ах ты, мразь хвостатая! — выругался он. — Ну, я тебя проучу, клянусь Меднодомной Афиной!