Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени - Владимир Вячеславович Малявин

и одновременно сопутствующие этой власти обязательства перед обществом. Этика «лица» ставила акцент на взаимозависимости людей в их отношениях между собой; она исключала конфликт и даже открытую защиту своих личных интересов. Тот, кто обладает «лицом», не властен над собой: он делает не то, что хочет, а то, что предписывает этикет. Главный вопрос этики «лица» – это вопрос искренности маски, доверия к этикету. И чем откровеннее, чем публичнее маска, тем острее потребность иметь к ней доверие. Вот почему опасность вырождения этикета в организованное лицемерие сильнее всего ощущалась в кругах имперской бюрократии. Мы знаем, что в минскую эпоху фальшь традиционной политики осознавалась как никогда остро и болезненно. Преследовавший конфуцианского чиновника страх «потерять лицо» и опозорить себя скверной эгоистической обособленности не давал забыть о действительных корнях ритуала – об ужасе бездны, открывающейся в подлинной коммуникации, о взрывной силе человеческой со-общительности.

Цуй Цзычжун.

Развлечения для поэта в Абрикосовом саду.

Фрагмент свитка. 1638 г.

Публичная жизнь империи с ее жесткой этикетностью и плохо скрываемым взаимным недоверием власть имущих наглядно демонстрировала неспособность этики «лица» создать сплоченное общество или привести социум к «гражданскому состоянию». Нормы традиционной морали больше годились для тех ситуаций, когда не требовалось «спасать лицо», – для узкого и непринужденно-доверительного круга родных, друзей, товарищей по школе или ремеслу. В таком кругу, где многое, если не все, делалось и понималось без лишних слов, сдержанность не вступала в конфликт с искренностью, и даже самые закоренелые педанты могли найти общий язык с даосскими философами, которые высмеивали рутинерство и напоминали, что чрезмерная церемонность в отношениях с близкими подозрительна и обидна. Политика же в старом Китае была продолжением, в иных формах и иными средствами, семейного уклада. Всякий служилый человек, особенно на уровне местной администрации, должен был опираться на поддержку «своих людей» среди подчиненных и искать покровителя среди начальства. Альтруизм на службе воспринимался в лучшем случае как чудачество, в худшем – как предательство по отношению к родственникам.

Созерцать цветы хорошо с возвышенным другом. Любоваться певичкой хорошо с целомудренным другом. Восходить на гору хорошо с беспечным другом. Глядеть на водную гладь хорошо со щедрым другом. Смотреть на луну хорошо с бесстрастным другом. Встречать первый снег хорошо с чувствительным другом. А поднимать винную чарку хорошо с понимающим другом.

Лу Шаоянь

В итоге повседневная жизнь китайцев всегда регулировалась не столько официальными законами и регламентами, сколько личными «связями» (гуань си), предполагавшими солидарность и даже взаимную симпатию связанных этими узами лиц. В китайском обществе «связи» с их акцентом на «человеческое сочувствие» (жеэнь цин) позволяли преодолеть почти неустранимый в терминах китайской этики разрыв между частной и публичной сферами жизни и в этом смысле были совершенно необходимым личностным коррелятом формальных отношений.

Говорить с образованным другом – все равно что читать ученую книгу. Говорить с возвышенным другом – все равно что читать стихи. Говорить с прямодушным другом – все равно что читать каноны. Говорить с остроумным другом – все равно что читать романы.

Чжан Чао

Конечно, идеал доверительного общения не имел ничего общего с фамильярностью. Напротив, поиск дружески откликающегося сердца заставлял еще острее ощутить извечное одиночество тех, кто называл себя друзьями. Дружба была единственной формой отношений, позволявшей выйти за рамки семейно-клановых связей. Но даже отношения дружбы не предполагали равенства сторон. По крайней мере, из двух друзей один должен был быть старшим, и это давало повод последнему покровительствовать младшему товарищу и давать ему советы во всех делах, вплоть до выбора невесты. Отказ следовать рекомендациям старшего грозил разрывом отношений. Общение друзей было до предела формализовано и служило благоприятной почвой для демонстрации знаменитых «китайских церемоний», всех этих взаимных поклонов, расшаркиваний, комплиментов и проч. Одним словом, даже дружба не вырывала благородного мужа из «глубокого уединения» – напротив, укрепляла его. Дружба в Китае была именно дружбой разных людей. Китайские ученые люди традиционно исповедовали идеал дружбы как интимно-сдержанного, возвышенно-целомудренного созвучия сердец. Общение с другом (и прежде всего – с отсутствующим другом) было для них высшим, наиболее органичным претворением ритуала и, следовательно, способом осуществить предписанные традицией формы духовной практики.

Дин Юньпэн.

Чаепитие в саду.

Фрагмент вертикального свитка. Около 1670 г.

Принимать друзей подобало не во внутренних покоях дома, что могло дать повод заподозрить хозяина в излишней открытости, а в саду, на фоне живописного вида. Отвесив приветственные поклоны, хозяин и гость усаживались в кресла, поставленные на солидном удалении друг от друга. Теперь каждый из них видел не столько собеседника, сколько пейзаж, открывающийся перед взором, и, казалось, весь мир вовлекался в разговор друзей. Разнообразие мира обещало нескончаемость поводов для радости. Нужны ли тем, кто вместил в себя Вселенную, многословные рассуждения и показное музицирование? Достаточно было строчки стихов, одного аккорда, и безбрежный простор сообщительности восполнял недосказанное и непрозвучавшее.

Приготовление чая – занятие не из обыденных, для этого потребен подходящий человек, который достоинством своим был бы равен достоинству чая. Такой человек должен обладать душой возвышенного отшельника, хранящего в себе красоту туманной дымки, горных ключей и могучих скал.

Лу Шушэн. XVI в.

Для понимавших друг друга друзей не было нужды в обильных закусках. Их могла заменить чашка чаю – простейший символ радушия и духовной утонченности в традиционном китайском быте. Конечно, китайцы не были бы китайцами, если бы не совмещали должное не только с приятным, но и с полезным: чай – напиток и вкусный и целебный. Готовясь к чаепитию, важно было подобрать нужный сорт чая, запастись подходящей водой и даже топливом. Здесь тоже не обходилось без своей иерархии «типов».

Традиция разделяла воду, пригодную для заварки чая, на три категории: лучшей считалась вода из горных ключей (некоторые из них славились на всю страну), на втором месте – вода из реки, на третьем – из колодца, а каждая из этих категорий включала в себя еще три разряда воды, так что в результате получалось все то же сакраментальное число «девять». Обычно воду собирали во время дождя (но не грозы, когда «Небеса гневаются»), зимой же растапливали