Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

эти новости, они восприняли их как измену. Но беспощадным к самому себе оказался лишь один приверженец старого порядка. Главный военный советник Горбачева маршал Сергей Ахромеев в августе был в отпуске, но с объявлением чрезвычайного положения рванулся в Москву, чтобы поддержать ГКЧП. После победы демократии Ахромеев отправил Горбачеву письмо, объясняя, почему он нарушил присягу лояльности Президенту СССР: «Начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной». И добавил: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я всегда считал смыслом в моей жизни». 24 августа Маршал Советского Союза повесился у себя в кабинете[1117].

ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

21–22 августа правительства Эстонии, Латвии и Литвы увидели уникальную возможность выйти из СССР без всяких предварительных условий. Советская армия и ОМОН ушли из столиц трех республик и вернулись на свои базы. 20 августа парламент Эстонии заявил, что путч в Москве сделал дальнейшие переговоры с СССР невозможными и что республика в одностороннем порядке провозглашает свою независимость. На следующий день то же самое сделал парламент Латвии. Западные правительства, однако, не торопились признавать новые независимые государства, по крайней мере, до тех пор, пока Горбачев и Ельцин не найдут какой-то юридический способ сделать это[1118].

Председатель парламента Эстонии Арнольд Рюйтель решил воспользоваться дружбой с Ельциным, чтобы полностью разрубить связи с СССР. Он понимал, что в борьбе за независимость балтийских республик поддержка Ельцина сыграла решающую роль. 29 июля, еще до путча, Ельцин встречался в Юрмале с лидерами трех республик и согласился признать полную независимость Литвы – юридическим основанием для этого стало бы заявление, что Россия считает присоединение прибалтийских республик к СССР в 1940 году незаконным. Ельцин планировал обнародовать этот документ после подписания Союзного договора, но события пошли иным путем[1119]. 22 августа Рюйтель позвонил Ельцину поздравить его с победой и тут же в сопровождении экспертов-юристов вылетел в Москву. На следующий день была годовщина печально знаменитого пакта Молотова-Риббентропа, и Рюйтель рассчитывал, что Ельцин в этот день признает независимость Эстонии. Вслед за Рюйтелем в Москву прилетел и Председатель Президиума Верховного Совета Латвии Анатолий Горбунов[1120]. В переговорах с западными дипломатами в Москве Рюйтель говорил, что поддержка Ельцина нужна прибалтам для нейтрализации экстремистов в среде русскоязычного меньшинства, армии и КГБ. Но была и другая, более важная цель: признание Ельцина открыло бы дорогу к последующему признанию со стороны Запада[1121].

Ельцин сумел встретиться с эстонцами только 24 августа после траурного митинга на Манежной площади. Выслушав просьбу Рюйтеля, Ельцин спросил, какой именно документ ему нужно подписать. Министр иностранных дел России Андрей Козырев посоветовал эстонцам самим составить текст, который им нужен, что они тут же и сделали. Указ предусматривал объявление независимости Эстонии без каких бы то ни было условий и призывал «международное сообщество признать независимость Эстонской Республики»[1122]. Ельцин подписал документ и, широко улыбаясь, заявил: «Я желаю Эстонской Республике всего самого лучшего». Выходя из кабинета Ельцина, довольные эстонцы столкнулись с дожидавшейся своей очереди латвийской делегацией. После короткого разговора Ельцин вручил Горбунову подписанный документ, содержание которого было скопировано с эстонского[1123].

Эстонский юрист-эксперт Рейн Мюллерсон, участник этой истории, позднее отметил, что «с юридической точки зрения такое признание было нонсенсом. Россия еще не обладала суверенитетом, и ее акт признания не имел никакой юридической силы». В глазах мира СССР по-прежнему был единственным легитимным субъектом международного права. Политически, однако, ельцинский указ был решающим. «В тот момент, – вспоминал Мюллерсон, – Ельцин диктовал Горбачеву, что делать и где ставить свою подпись». После встречи с Ельциным балтийские лидеры отправились к послу США и в другие западные посольства в Москве. Смысл их визитов был прост: Ельцин признал нашу независимость, чего же вы ждете?[1124] Уже на следующий день Норвегия и Финляндия признали государственный суверенитет балтийских республик. В Бонне министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер убедил сомневающегося канцлера Коля, что международные нормы Хельсинкского Акта 1975 года предусматривают приоритет национального суверенитета над существующими границами. Президент Миттеран дал добро своему министру иностранных дел Ролану Дюма объявить о признании Францией балтийских государств[1125]. Вооружившись поддержкой России, прибалты добились своей цели.

Еще один исторический шаг к независимости произошел на Украине. После принятия Горбачевым формата «9+1» Леонид Кравчук и партаппаратчики в Киеве стали полными хозяевами Верховного Совета, высшего органа власти на территории республики. Переговоры с президентом Бушем в Киеве и встречи Кравчука с Горбачевым в Крыму ясно продемонстрировали, что амбиции украинских политиков шли далеко. Однако до августовского путча среди населения второй славянской республики не было прочного большинства за независимость – твердую решимость выйти из СССР проявляли лишь области Западной Украины, аннексированные Сталиным при разделе Польши 1939 года.

Сразу после объявлении ГКЧП чрезвычайного положения многие жители русскоговорящих областей республики приветствовали отстранение Горбачева, надеясь, что оно положит конец экономическому и социальному развалу. Сходные настроения преобладали и в столице Украины. «Если бы ГКЧП в Москве применил силу и не боялся жертв, – вспоминал Евгений Марчук, один из высокопоставленных офицеров украинского КГБ, – то они стали бы хозяевами положения»[1126]. В такой обстановке даже самые решительные украинские националисты решили играть вдолгую. Опасаясь гражданской войны, лидеры Руха не стали проводить акции в поддержку Ельцина. Единственным исключением стала Украинская республиканская партия во главе с проведшим двадцать лет в советских тюрьмах и лагерях членом Украинской Хельсинкской группы Левко Лукьяненко. Он не видел разницы между СССР и Российской империей и призывал к открытому противостоянию московской хунте. Возможные в таком случае жертвы, считал он, «станут тем скальпелем, который вскроет нарыв» и приведут к быстрому краху империи. В своих воспоминаниях борьбу за власть между Горбачевым и Ельциным Лукьяненко назвал «даром Божьим». Пока идет эта борьба, говорил он, «Российская империя не в состоянии сосредоточить все свои силы против Украины»[1127].

Гротескный провал путча вызвал эффект бумеранга – миллионы людей на Украине поняли, что контроль ускользает из рук Москвы. В отсутствие центральной власти они обратились за решениями к республиканским правительству и парламенту[1128]. А крушение советского центра вынудило украинское коммунистическое руководство, как и их соперников-националистов, не терять времени. Кравчук, проведя 22–23 августа в Москве, видел, как Ельцин взял под свой контроль советскую государственность и партийный аппарат, рычаги советской экономики, а также армию и КГБ. Украине было далее нельзя балансировать между слабым Горбачевым и напористым Ельциным