Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горбачев вернулся к жене, немного пришедшей в себя, и рассказал о своих действиях: «Крючкова, Бакланова и Язова я не приму. Мне с ними теперь говорить не о чем». Решение он принял – ждал российскую делегацию. Он хотел заключить союз с российским руководством и переиграть Ельцина на его территории. Тем временем «российский» самолет уже час кружился над Крымом и только после звонка Горбачева смог сесть в Бельбеке. Его пассажиры тоже обдумывали план действий. Руцкой, привезший с собой группу вооруженных офицеров, был готов штурмовать «Зарю», если КГБ окажет сопротивление. Присоединившиеся к российской делегации Бакатин и Примаков отговорили его от этой идеи. В Бельбеке местные офицеры КГБ и военный гарнизон после некоторых пререканий все же предоставили российской делегации автомобили, грузовики и автобус для поездки в Форос.
Когда делегация добралась наконец до «Зари», уже стемнело. Российские представители вышли из машин и в сопровождении вооруженных людей Руцкого пошли к воротам. Ворота были открыты, никто не пытался их остановить. В свете фонаря они увидели Язова, Крючкова и Бакланова, что-то оживленно обсуждавших. Руцкой машинально им кивнул, Крючков приветственно махнул рукой в ответ. Затем группа удалилась в дом для гостей. Охрана Горбачева сразу же повела россиян в главный дом, где в вестибюле поджидал одетый в бежевый свитер Горбачев. Силаев был поражен, как хорошо выглядит президент. Раиса, наоборот, вся дрожала, лицо ее было мокрым от слез. Обе стороны испытывали искреннее облегчение и радость. Через несколько недель Руцкой рассказывал следствию: «Когда мы вошли в главный дом» и увидели Горбачева и Раису Максимовну, «было видно, что происшедшее не является инсценировкой, что они действительно были изолированы и внутренне готовы к любому развитию событий»[1082].
Черняев записал у себя в дневнике: «Политика в этот момент куда-то испарилась. Я уже не говорю о былых обидах, разногласиях и ссорах»[1083]. Позднее, впрочем, помощник Горбачева признавал, что в тот момент был наивен и эмоционален. На самом же деле это было начало политического падения Горбачева – отвергнув чрезвычайное положение и его зачинщиков, он потерял и рычаги исполнительной власти. Горбачев все же согласился принять Лукьянова и Ивашко в присутствии российских представителей. Лукьянову он заявил: почему не созвал Верховный Совет? Почему не встал рядом с Ельциным? Лукьянов пытался прервать его монолог, Горбачев его резко оборвал и выставил вместе с Ивашко за дверь. Гнев Горбачева был вполне искренним, тем не менее такой демонстративный разрыв со своим ближайшим политическим соратником был поразительным актом. С тех пор Горбачев ни разу не встречался с Лукьяновым и отказался выслушивать его объяснения и извинения[1084].
Руцкой по-прежнему опасался, что КГБ может устроить в Крыму засаду и настаивал на немедленном возвращении в Москву. Горбачев, озабоченный состоянием Раисы, хотел провести ночь в «Заре», но в конечном счете уступил. Быстро собравшись, первая пара направилась в Бельбек в бронированном президентском «ЗИЛе». Их сопровождал кортеж из остальных членов российской делегации и вооруженных офицеров Руцкого. На борту президентского самолета Горбачев пригласил всех российских представителей в свой отсек. Весь полет они проговорили. Царила праздничная атмосфера, поднимались заздравные тосты. Раиса молча сидела в своем кресле с младшей внучкой Настей на коленях, а старшая Ксения прикорнула на полу. Крючкова по распоряжению Горбачева поместили в задний отсек президентского самолета. Как выразился Руцкой, «с ним-то на борту точно не собьют». Глава Девятого управления КГБ Плеханов летел в другом самолете вместе с Язовым и остальными. Он в сердцах сказал Генералову: «Собрались трусливые старики, ни на что не способные! Попал я, как кур в ощип». По распоряжению командования ВВС несколько «МИГов» сопровождали президентский самолет. Во Внуково все было спокойно – толпа журналистов, телекамеры и небольшая группа высших советских начальников, в числе которых были маршал Моисеев и министр иностранных дел Александр Бессмертных. Крючкова и Язова арестовали прямо в аэропорту. У остальных заговорщиков был парламентский иммунитет, и им позволили ехать домой[1085].
Горбачев вышел из самолета в легком свитере и куртке, выглядел он растерянно, как будто не вполне понимал, куда попал. Обращаясь к прессе, он поблагодарил Ельцина и защитников демократии: «Наше общество и наш народ изменились… И в этом величайшая победа перестройки». Но ничего нового, соответствующего моменту, он больше сказать не мог. Вместо этого повторил клише о «социалистическом выборе» и попытался снять с партии ответственность за введение чрезвычайного положения. Эмоционально Горбачев был истощен. Раиса, выйдя из самолета, вновь потеряла сознание, и даже дочь Ирина, стойко пережившая заточение в «Заре», не смогла сдержать рыданий. Горбачев сразу же сел в машину, чтобы проводить их домой[1086].
Некоторые, в том числе биограф Горбачева Уильям Таубман, считали, что в этот момент президент СССР упустил свой шанс. Ему нужно было сразу направиться в Белый дом на встречу со ждавшими его там москвичами. Галина Старовойтова полагала, что явись Горбачев тогда, власть его «была бы легитимизирована эмоциональной поддержкой толпы». Однако вероятность такого исхода была невелика. В ту ночь на фоне российского триумфа Горбачев выглядел бы белой вороной. В Белом доме победители уже делили роли и назначали героев и злодеев. Горбачев, по общему мнению, потерпел поражение и должен был уйти. «Все негодяи должны быть арестованы!» – провозгласил под одобрительный рев толпы Руцкой. С не меньшим энтузиазмом выступал и Силаев: «Вы победили фашистов, жестоких фанатиков, которые подняли руки на свободу. Спасибо вам! Дай Бог России процветания и счастья!» Выступавший на следующее утро мэр Москвы Попов сказал, что Горбачев должен наконец-то усвоить урок и выйти из коммунистической
