Статьи и письма 1934–1943 - Симона Вейль

делатели неправды…»100 И еще: «Восстанут лжепророки и лжехристы и дадут знамения и чудеса великие, чтобы, если возможно, прельстить даже избранных»101. Апокалипсис102 указывает, кажется, на то, что и Антихрист умрет и воскреснет.

Во Второзаконии написано: «Если пророк придет и возвестит о некоем новом боге, пусть он даже сотворит чудеса, – убейте его»103.

Следовательно, убийство евреями Христа было неправедным не потому, что Он творил чудеса, а потому, что жизнь Его была святой, а слова Его – прекрасными.

В том, что касается исторической подлинности фактов из прошлого, называемых чудесными, нет достаточных оснований ни для их подтверждения, ни для их категорического отрицания.

Если допустить их подлинность, имеется много возможных способов познания природы этих фактов.

Есть один такой способ, совместимый с научной концепцией мира. Поэтому он предпочтителен. Научная концепция мира, при ее правильном понимании, не может быть отделена от истинной веры. Бог сотворил этот мир как ткань, сотканную из вторичных причин; кажется нечестием – предполагать, что эта ткань имеет разрывы, как будто Бог не мог достичь своих целей, не нарушая того, что Им же создано.

Если мы допустим такие разрывы, тогда будет возмутительным, что Бог не делает их для того, чтобы спасти невинных от их несчастий. Душа не может смириться с несчастьем невинных иначе, как через созерцание и принятие господства необходимости, которая представляет собой крепкое переплетение вторичных причин. В противном случае, теша себя выдумками, мы неизбежно придем к отрицанию самого факта страданий невинных и, следовательно, к полностью извращенному пониманию как человеческого бытия, так и самой сути христианства.

Факты, называемые чудесными, будут совместимы с научной картиной мира, если допустить в качестве постулата, что при достаточном развитии науки их все-таки будет возможно объяснить.

Этот постулат не устраняет связь таких фактов со сверхъестественным.

Факт может быть связан со сверхъестественным тремя способами.

Определенные факты могут быть следствиями или того, что происходит по законам плоти, или по действию демона на душу, или по действию Бога. Так, один человек плачет от физической боли, а другой плачет, с чистой любовью размышляя о Боге. В обоих случаях мы видим слезы. Эти слезы производятся действием психофизиологического механизма. Но в одном из этих двух случаев передаточное колесо механизма сверхъестественно: это любовь. В этом смысле, хотя слезы как явление совершенно обычны, слезы святого в состоянии подлинного созерцания – сверхъестественны.

В этом смысле, и только в этом смысле, сверхъестественны и чудеса святого.

Они принадлежат тому же уровню, что и все материальные проявления любви. Милостыня, поданная с чистым милосердием, есть столь же великое чудо, как хождение по водам.

Святой, ходящий по водам, совершенно по всему подобен святому, который плачет. В обоих случаях действует психофизиологический механизм, передаточным колесом которого является любовь. Подлинно чудесно то, что чистая любовь может участвовать в таком механизме и что это производит видимое действие. Видимое действие в одном случае – это хождение по водам, а в другом случае – это слезы. Первое встречается реже. Вот и вся разница.

Имеют ли место факты, которые вообще никогда не может производить плоть, но только такие механизмы, куда входит в качестве передаточного колеса или сверхъестественная любовь, или бесовская злоба? Относится ли к их числу хождение по водам? Возможно. Мы слишком мало знаем, чтобы утверждать или отрицать что-либо относительно таких явлений.

Бывают ли факты, которые неподвластны ни плоти, ни бесовской злобе, но могут быть исключительно результатом действия механизма, где участвует любовь? Такие факты могли бы быть ясными критериями святости. – И это возможно. Но и здесь мы слишком малосведущи, чтобы утверждать или отрицать. И по этой самой причине, если такие факты существуют, мы не можем ими пользоваться. Они не могут послужить критериями, потому что относительно их самих у нас нет никакой уверенности. То, что само по себе неопределенно, не может сделать определенным что-то другое.

Средневековье было одержимо поиском материального критерия святости. Именно этот смысл имели поиски философского камня. Кажется, и поиск Грааля относится к той же теме.

Истинный Грааль, истинный философский камень – это Евхаристия. Христос указал, как должны мы думать о чудесах, тем, что положил в самом сердце Церкви чудо невидимое и, так сказать, чисто условное. Условие, однако, утверждено Богом.

Богу угодно оставаться сокрытым. «Отец ваш, Который втайне…»

Пусть Гитлер умрет и воскреснет хоть пятьдесят раз, я не стану смотреть на него как на сына Божьего. А если бы в Евангелии вовсе не было упомянуто о воскресении Христа, мне было бы только легче поверить. Мне достаточно одного Креста. Для меня доказательство, дело поистине чудесное – это совершенная красота Евангельского повествования о Страстях, вместе с пронзительными словами Исаии: «Оскорбляемый, преданный на страдание, Он не отверзал уст104» и Павла: «Он не считал хищением равенство с Богом… Он обнажил Себя… Он сделался послушным даже до смерти, смерти же крестной… Он сделался проклятием…»105.

Вот что заставляет меня верить.

Если бы не анафема, объявленная собором, меня не печалило бы мое равнодушие к чудесам, потому что Крест воздействует на меня так же, как на других – Воскресение.

С другой стороны, если Церковь не выработает удовлетворительное учение о фактах, называемых чудесными, она сама будет виновата в том, что потеряет многие души по причине очевидной несовместимости религии и науки. А многие другие будут потеряны ею, поскольку, веря, что Бог то и дело вмешивается в ткань вторичных причин, чтобы по особенному намерению производить особенные действия, они припишут Ему ответственность за все злодеяния, в которые Он не вмешивается.

Обычное отношение к чудесам или мешает безусловному принятию воли Бога, или заставляет закрыть глаза на количество и на природу существующего в мире зла, – что, конечно, легко делать, затворившись в монастыре или даже в миру, находясь в некой замкнутой среде.

А еще у многих благочестивых и даже святых душ наблюдается недопустимая инфантильность. Они настолько не представляют себе, как живет человечество, будто Книга Иова никогда не была написана. Для таких душ на одной стороне – только грешники, а на другой – только мученики, которые умирают с пением на устах. Поэтому и христианская вера не воспламеняет, не охватывает одну душу за другой, подобно пожару.

Наконец, если чудеса имеют ту природу, то значение и ту ценность, которые им приписывают, тогда их редкость сегодня (несмотря на Лурд и тому подобное) может привести к мысли, что Церковь теперь чуть ли не оставлена Богом. Ибо Христос после Воскресения сказал: «Те, кто уверует и крестится, спасен