Две дороги - Василий Ардаматский

— Болгарин, коммерсант, — охотно ответил Заимов.

Под усами старика губы сложились в усмешку.

— Коммерция — дело выгодное во все времена.

— Сейчас дела идут плохо, — вздохнул Заимов. — Я торгую овощами и фруктами, в ходу товар другой.

— Совестью сейчас торгуют! Совестью! — гневно проговорил старик. — И покупатели на этот товар денег не жалеют.

— Не понимаю. — Заимов наивно и вопросительно смотрел на собеседника.

— Может, вы скажете, что в вашей Болгарии не торгуют этим товаром? Я-то газеты читаю. — Старик пристально смотрел в глаза Заимову.

— Но я торгую овощами, — улыбнулся Заимов.

— И думаете, это дает вам право жить спокойно? — гневно спросил старик.

— Сейчас спокойно никто не живет — такое уж время, — ответил Заимов.

— Люди, продавшие совесть, живут прекрасно, — категорически заявил старик. — Их жизненное кредо: после нас хоть потоп.

— Такие есть и у нас, — кивнул Заимов. — Народ их знает и не любит.

— Любит не любит — это дамские разговоры, а они делают свое гнусное дело и на народ плюют, — со злостью возразил старик.

Заимов помолчал. Все-таки осторожность была необходима.

— Я занимался политикой, и, может, поэтому мне все виднее, — несколько успокоясь, заговорил старик, глядя в окно. — Был молодой, как все сербы, горячий, и, когда образовалось наше объединенное королевство и сербы получили в нем контрольный пакет акций власти, я занялся политикой. Но я не лез на высокую лестницу, да и не стремился к этому. Я действовал только в своем городке. И служебное мое положение более чем скромное — я всего лишь учитель, и только вот недавно стал директором школы. Я верил, черт побери, что политика — дело сложное, но святое. За десять лет от этой веры не осталось и следа. Все продается, все покупается. Последние годы я верил уже только в одно, что с грязным фашизмом Югославия дела иметь не будет. Черта с два! В прошлом году мы подписали договор о вечной дружбе с Муссолини, а сейчас у нас своими людьми стали господа из Берлина.

— Я об этом не слышал, — подлил масла в огонь Заимов.

— Все очень просто, — пояснил старик. — Мы экономически были тесно связаны с Австрией. Теперь Австрии нет. Это немецкая провинция. Австрийские капиталы стали немецкими, значит, добро пожаловать к нам, гости из Берлина. И те не заставили себя ждать. Что я должен говорить об этом людям в своем городе, которые мне верили. Что? — Старик снова распалился, но его рассказ оборвался внезапно — в купе открылась дверь, и в ее проеме возникли два жандарма.

— Здесь не проходила женщина в синем пальто? — спросил один из них, цепким взглядом ощупывая купе. В это время другой жандарм, став на нижнее сиденье, заглянул в багажный отсек под потолком.

— Никто здесь не проходил, — сердито ответил старик.

Жандармы ушли.

— Ну вот, типичная немецкая картинка. Как вам это понравится! — воскликнул старик.

Поезд приближался к Белграду.

— Конечно, мир переживает трудное время, — сказал Заимов. — Но правильно ли в это время бежать от своего народа?

Уже занимаясь своими чемоданами, старик повернулся к Заимову:

— Бежать. И только бежать...

Потом, в пути, Заимов, вспоминая этот разговор, думал, что все-таки этот старик человек честный. И он враг фашизма. Но он не хочет разделять позор и грязь большой политики и теперь бежит, потому что он к этой политике был причастен и ему стыдно глядеть в глаза людям...

Венгрия производила впечатление страны благополучной и даже веселой. В Будапеште в вагон ввалилась шумная компания молодежи. Они беспрерывно хохотали, пели песни. В коридоре Заимов поговорил с одним из них — красивым пареньком, лет восемнадцати. Оказалось, что все они едут осваивать венгерские земли, отобранные у словаков.

— Венгрия становится великой страной! — воскликнул паренек, и глаза его восторженно заблестели. — Все наше будет, наше!

Заимов думал: «Да-да, именно этого и ждут нацисты — чтобы у обманутых ими людей блестели глаза оттого, что им сунули кусок чужой земли...»

Вокзал в Братиславе был забит венгерской солдатней. Играл духовой оркестр. Заимов спросил по-немецки проводника вагона:

— Что происходит? — Но тот даже не обернулся, словно не слышал. «Наверное, он словак», — решил Заимов и повторил вопрос по-русски. Теперь проводник глянул на него удивленно и ответил с усмешкой по-украински:

— Как что? Мадьяры празднуют победу.

А когда поезд тронулся, проводник зашел в купе к Заимову, прикрыл дверь, сел напротив него и спросил:

— Вы говорите по-русски?

— Я болгарин, — поспешил ответить Заимов.

Проводник встал, снова открыл дверь в коридор, посмотрел в обе стороны вагона, опять закрыл дверь и сел.

— Нас продали с молотка, — сказал он тихо. — Было государство, была республика. Теперь не поймешь что. Даже глава государства сбежал.

— Раз нет государства, что ему тут делать? — осторожно сказал Заимов.

Проводник покачал головой.

— Умные люди говорят, что он сам надел петлю на горло нашей республики.

— Зачем ему это было надо? — наивно не поверил Заимов.

— Испугался своих левых.

— С чего бы ему пугаться? — продолжал играть в наивность Заимов.

Проводник с сожалением посмотрел на него, вздохнул, посидел еще молча немного и ушел.

«Народ все прекрасно понимает...» — думал Заимов, смотря в окно, за которым проплывали мертвые зимние поля и не было видно ни одной живой души, будто действительно государство умерло...

Заимов имел адрес в Праге, где его должны были ждать.

Чехословацкая столица выглядела совсем не так, как три года назад. Казалось, будто город был в трауре. Люди шли с поникшими головами, точно боялись или не хотели видеть свисавшие со зданий флаги со свастикой, мчавшиеся по улицам немецкие машины и даже друг друга.

«Неужели это ждет и нас?» — тревожно думал Заимов...

Нужный ему дом оказался на узкой тихой улочке старого города. Дома здесь жались друг к другу. Их толстые каменные стены с облупившейся штукатуркой и маленькими окнами делали их похожими на древние крепостные постройки. Уже наступили ранние зимние сумерки, но ни одно окно не светилось. Прохожих здесь не было, впрочем, сейчас это было к лучшему...

Заимов остановился возле узкого, как башня, дома, на котором был названный ему номер. Дверей не было, только низкая калитка в окованных железом воротах, встроенных в дом.

Заимов осмотрелся и вошел в калитку. Двора не было. Он оказался в глухом маленьком закутке и с трудом разглядел дверь. Она была заперта. Пришлось зажечь спичку, чтобы отыскать звонок.