Две дороги - Василий Ардаматский

— Что в Болгарии?

— Все то же, за спиной Гитлер, — ответил Заимов.

— Точнее, он перед вами, — сказал товарищ Ян задумчиво, точно про себя, и посмотрел на Заимова своими большими темными глазами. — У нас то же самое.

— Но у вас же договор с Советским Союзом, об этом мы и не мечтаем, — сказал Заимов. — Шутка сказать — взаимопомощь.

— Нет, нет... — повел головой Ян. — Еще когда готовился договор, наши деятели вели себя подозрительно. Ну, зачем им понадобился пункт о том, что договор вступает в действие только в случае, если Франция придет на помощь государству, подвергшемуся агрессии. Ну скажите, при чем здесь Франция, если договор касается двух суверенных государств?

— Так или иначе, зная, откуда всем угрожает агрессия, можно быть уверенным, что именно Франция никогда не окажется заодно с агрессором, — возразил сидевший напротив военный с седой головой.

Заимов не заметил, что за столом все умолкли и прислушивались к их разговору.

— Но французская буржуазия все-таки буржуазия, — ответил товарищ Ян. — И, если агрессор замахнется на ее интересы, она пойдет на многое, чтобы отвести удар от себя. Не забывайте, что французская буржуазия удушила в своей стране обе революции.

— Ныне век не девятнадцатый, а двадцатый, и есть все же государство победившей революции! — горячо воскликнул молоденький офицер.

— Именно в том и дело, что есть это государство, — кивнул товарищ Ян и, помолчав, добавил: — Любви к этому государству французская буржуазия испытывать не может.

— По-моему, наш Бенеш просто схитрил и бросил эту французскую кость Западу, — сказал седоголовый военный.

— А по-моему, больше оснований думать, что он схитрил по отношению к Советскому Союзу и к нам с вами... — Товарищ Ян помолчал и добавил: — Я уверен, что сейчас Бенеш думает, как бы отречься от договора вообще.

Больше с ним никто не спорил, как видно, все считались с мнением этого человека, и стол затих в нелегком раздумье.

Заимов вспомнил этот застольный разговор, слушая по радио первое сообщение о Мюнхенском соглашении, по которому Чехословакия была отдана на растерзание Гитлеру. Бенеш бежал из страны, никого не перехитрив. Но к зиме 1938 года Мюнхен уже не был неожиданностью. Еще за год до этого Гитлер в одной из своих программных речей заявил, что раздробленная Восточная Европа должна быть объединена идеей великой Германии и новой Европы, иначе она обречена на гибель. Это не было словами, брошенными на ветер. Гитлеровцы в этих странах действовали все активней и наглей. В Венгрии царил откровенный фашист Хорти. В стране вводились фашистские законы по образцам гитлеровских. За это Гитлер преподнес своим венгерским последователям Южную Словакию и Закарпатскую Украину.

Австрия превратилась в германскую провинцию. В Румынии была установлена королевская диктатура и под ее прикрытием — жесточайший фашистский режим. Нечто похожее Заимов наблюдал и у себя в Болгарии. Все последние правительства проводили фашизацию страны, а гитлеровцы действовали в Болгарии совершенно открыто, прибирая к рукам и экономику и политику.

Но Заимов знал и другое. Во всех уголках страны все активнее становилось сопротивление фашизму. Болгарская рабочая партия, в которую вошли коммунисты, бесстрашно звала народ на борьбу с фашизмом. Заимов постоянно слышал этот зов и считал делом своей чести отвечать на него действием, борьбой, хотя не раз испытывал томящее чувство, что остановить происходящее невозможно. Он решительно подавлял в себе это чувство, стараясь еще активнее делать свое дело. И он не забывал слов русского полковника о том, что силу и веру нужно черпать в своем народе.

Перед антифашистами Чехословакии встал вопрос наипервейшей важности — установить связь со своими руководителями, которые в силу ряда обстоятельств оказались оторванными от страны и находились в Советском Союзе. Заимов уже не раз время от времени выполнял отдельные поручения чехословацких друзей, помогая им связаться с Москвой. Но сейчас эту связь нужно было сделать действующей постоянно, бесперебойно.

Заимов выехал в Чехословакию. Цель — коммерческие дела его конторы. Маршрут был выбран через Югославию и Венгрию. Въезд в Югославию не был затруднен опасными формальностями, а там, в Югославии, тоже было нетрудно получить транзитную визу в Чехословакию, тем более что на руках у Заимова было приглашение от крупной чехословацкой торговой фирмы прибыть для переговоров.

По дороге Заимов внимательно наблюдал, что делается в странах, через которые он ехал, разыгрывая роль наивного в политике коммерсанта, разговаривал с попутчиками... На станционных зданиях в Югославии еще висели плакаты, связанные с выборами в Народную скупщину. Заимов уже знал, что эти выборы оказались полной фикцией. Оппозиция к нынешнему курсу страны получила более 40 процентов голосов, но по хитрому избирательному закону это предоставляло им непропорционально малое число депутатских мест.

На маленькой станции, уже недалеко от Белграда, в купе к Заимову подсел рослый старик. Его многочисленные чемоданы еле успели впихнуть в вагон, и, когда поезд тронулся, он с помощью Заимова размещал их в купе. Наконец они сели, и старик, вытирая лицо платком, спросил:

— Вы в Белград?

— Да, но потом еще дальше, в Прагу.

— Один черт, — проворчал старик и, внимательно посмотрев на Заимова, добавил: — Я тоже в Белграде не задержусь. Еду в Америку.

— Далекая дорога, — улыбнулся Заимов.

— Но, кажется, единственная, — проворчал старик.

Заимов все уже понял, но хотел, чтобы старик разговорился.

— В Америке, конечно, условия жизни завидные, — сказал Заимов.

— Для кого как! — покачал головой старик. — У меня там младший брат. Тридцать лет назад бросился туда за счастьем, сейчас работает швейцаром в отеле — вот и все его счастье.

— Тогда чего же едете туда вы, да еще в такие преклонные годы? — наивно удивился Заимов.

Старик долго не отвечал, смотрел в окно и вдруг резко повернулся к Заимову и сказал сердито:

— Хочу умереть спокойно... — Он смотрел на Заимова, сдвинув к переносице кустистые, еще черные брови, под которыми поблескивали черные глаза. — Вы кто? — вдруг спросил он.

— Болгарин, коммерсант, — охотно ответил Заимов.

Под усами старика губы сложились в усмешку.

— Коммерция — дело выгодное во все времена.

— Сейчас дела идут плохо, — вздохнул Заимов. — Я торгую овощами и фруктами, в ходу товар другой.

— Совестью сейчас торгуют! Совестью! — гневно проговорил старик. — И покупатели на этот товар денег не жалеют.