Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

оборонительные полосы противника настолько защищены и оборудованы, что трудно предположить самый минимальный успех наступательной операции.

Поддержав Куропаткина по существу, Эверт высказался более масштабно, с оглядкой на состояние общества в стране, заявив, что, зная качество германских войск и в условиях недостаточного материального, прежде всего артиллерийского обеспечения, поставленная Ставкой наступательная задача не может быть выполнена даже при трехкратном превосходстве в живой силе, а очередная неудача на русско-германском фронте произведет тяжелое впечатление как на войска, так и на всю Россию.

В противовес активному наступательному плану Ставки Куропаткин и Эверт настаивали на ведении стратегической обороны до тех пор, пока не будет достигнуто как минимум техническое равенство с противником – в артиллерии, вооружении, запасе снарядов и патронов, инженерном обеспечении театра военных действий.

Единение главнокомандующих войсками Северного и Западного фронтов не было делом случая или просто иногда встречающимся неспровоцированным совпадением принципиальных позиций. Во время Русско-японской войны Куропаткин и Эверт работали бок о бок непрерыно тринадцать месяцев: Эверт занимал должность генерал-квартирмейстера Полевого штаба главнокомандующего с 28 октября 1904 года по 9 марта 1905 года. С 9 марта после отстранения Куропаткина от должности главнокомандующего и назначения на 1-ю Маньчжурскую армию генерал Эверт последовал вслед за ним – начальником штаба 1-й Маньчжурской армии, где оставался до 2 декабря 1905 года. Разумеется, у обоих генералов еще в Маньчжурии сформировалась идентичная точка зрения на оперативное искусство и базовые оценочные критерии для принятия решений о характере ведении боевых действий – наступательных либо оборонительных.

После выступления Куропаткина и Эверта в какой-то момент на совещании в Ставке возникла совсем нехарактерная для военной среды, с ее само собой разумеющимся чинопочитанием и безусловным подчинением нижестоящих командиров вышестоящим штабам, ситуация – два из трех присутствующих главкома фронтов и их начальники штаба, сговорившись заранее или нет, решительно подвергли обструкции план, предложенный штабом Главковерха и предварительно согласованный с императором.

Поступок отчаянно смелый, мужественный; поступок боевых офицеров, отдающих полный отчет его вероятным последствиям; поступок, ставящий под угрозу всю дальнейшую военную карьеру, а следовательно, и благополучие; поступок полководцев, несущих всю полноту ответственности за вверенные им жизни подчиненных; поступок военачальников, знающих горечь поражения и истинную цену достигнутых побед; поступок генералов, сумевших извлечь уроки из недавнего, проведенного согласно планам и директиве штаба Ставки, провального Нарочского наступления.

Да, начальник штаба генерал Алексеев близко знавшими его людьми характеризовался как человек тактичный, вежливый, внимательный, но мягкий и нерешительный. Да, он ранее длительный период находился в подчинении у Куропаткина. Но он же и во многом способствовал возвращению Куропаткина из политического небытия, военного забвения, замолвив слово перед государем в сентябре 1915 года, когда после отставки великого князя Николая Николаевича Куропаткин получил назначение на гренадерский корпус. Благодаря именно Алексееву и никому другому, Куропаткину 30 января 1916 года доверят командование 5-й армией, а вскоре и Северным фронтом.

И тем не менее авторитета начальника штаба Ставки Куропаткин не пощадил, парировав его позицию публично, в присутствии императора и главнокомандующих фронтами, а также генералов рангом ниже – начальников штабов фронтов.

После совещания в Ставке Верховного Главнокомандующего. Апрель 1916 г. А.Н. Куропаткин первый слева от императора Николая II

В этой конфликтной, близкой к скандальной ситуации, возникшей на Военном совете, высшим арбитром мог и должен был стать сам Верховный Главнокомандующий.

Варианты у Николая II имелись: первый – не мудрствуя лукаво, как это принято в армии, ПРИКАЗАТЬ фрондирующим генералам принять план штаба Ставки к неуклонному исполнению; второй – при повторном отказе, невзирая на прошлые заслуги и кадровый голод в высшем командном эшелоне, отправить строптивцев в лампасах в тыл или в отставку и назначить на освободившиеся места более покладистых и не столь ершистых командующих; третий – принять не лишенные здравого смысла возражения Куропаткина и Эверта, взять разумную паузу и поручить штабу Ставки совместно со штабами фронтов разработать новый, более отвечающий оперативной обстановке, состоянию своих войск и положению противника стратегический план. Тем более, что в условиях войны на истощение, позиционная оборона – наиболее выигрышная стратегия.

Царь решений принимать не стал; отмолчался; ЗАВИБРИРОВАЛ; начал балансировать между принятыми союзническими обязательствами, действительным положением на фронте и взрывоопасной обстановкой внутри страны; как всегда, уклонился от обозначения, а тем более – продавливания, своей позиции.

Несомненно, немалую роль в колебаниях царя, ухода от ответственности сыграли и итоги только-только проваленной по всем критериям Нарочской операции – гнать пушечное мясо на очередную бойню в одном и том же месте и столь скоро, в очередной раз перевозбуждать общественное мнение самодержец разумно поостерегся.

Положение спас вновь назначенный главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов, неожиданно для присутствующих заявивший о готовности его фронта к наступлению и личной убежденности в успехе.

После выступления Брусилова Куропаткин и Эверт несколько смягчили ранее обозначенную позицию, заявив, что наступление их фронтов возможно, но без каких-либо гарантий успеха.

Выступление Брусилова застало врасплох его предшественника на посту главнокомандующего Юго-Западным фронтом. После завершения Военного совета Николай Иудович Иванов лично обратился к императору с просьбой не отдавать войск «на убой Брусилову». Выслушав Иванова, император, не сказав в своем привычном стиле ни да, ни нет, беспристрастно посоветовал престарелому генералу обратиться к начальнику штаба Ставки Алексееву.

По воспоминаниям Брусилова, на обеде, последовавшем по окончании Военного совета, Куропаткин обратился к нему со следующими словами:

«Вы только что назначены главнокомандующим, и вам притом выпадает счастье в наступление не переходить, а следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться крупным неприятностям, может быть, смене с должности и потере того военного ореола, который вам удалось заслужить до настоящего времени? Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении дела могут вам лишь сломать шею, а личной пользы не принесут».

Выслушав бравурный, наполненный неоправданным оптимизмом ответ генерала от кавалерии Брусилова, смысл которого сводился к тому, что он, как инициатор наступления на юго-западном направлении, о своей личной пользе не мечтает и решительно для себя ничего не ищет, но считает долгом совести и чести действовать на пользу России, Куропаткин лишь пожал плечами и с сожалением посмотрел на Брусилова.

По итогам неприятного прежде всего для генерала Алексеева совещания в Ставке его участникам все же удалось принять консолидированное, компромиссное, во многом мучительное решение о нанесении основного наступательного удара на Западном фронте генерала Эверта