Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Можно ли назвать «Доктора Живаго» историческим романом?
Конечно же, роман Пастернака нельзя назвать историческим исследованием в строгом смысле, как и «Капитанскую дочку», «Войну и мир», «Жизнь и судьбу». Нельзя хотя бы потому, что в «Докторе Живаго» действует множество вымышленных лиц, а почти все реальные факты в романе получают символическое истолкование и переосмысление. Вместе с тем Пастернак – один из немногих писателей в тогдашней России, кто, безусловно, стремился к правдивому, не тенденциозному изображению жизни страны в ХХ веке. Поэтому ценность его романа как исторического источника не подлежит сомнению. Большую работу об исторических источниках «Живаго» написал исследователь пастернаковского творчества Константин Поливанов: среди этих источников (кроме собственной памяти автора) наиболее важное место принадлежит книге «Из писем прапорщика-артиллериста» философа Фёдора Степуна, публикациям берлинского «Архива русской революции», а также материалам допроса адмирала Александра Колчака.
Партизаны Северо-Ачинского полка, 1920 год.
В романе Юрий Живаго полтора года проводит в Сибири, попадает в плен к красным партизанам и служит военным доктором[817]
Почему действие книги ни разу не переносится в Петербург (Петроград, Ленинград)?
Это бросается в глаза: события в романе «Доктор Живаго» разворачиваются в Москве и на Урале, но никогда в Петрограде. Ближе к финалу сообщается, что для какого-то «большого петербургского издательства, занимающегося выпуском одних переводных произведений» Юрий Андреевич собирался работать в своей будущей, так и не состоявшейся жизни с Ларой; да ещё в финальную часть романа вошло стихотворение «Белая ночь», в которое вплетены детали классического петербургского пейзажа:
Фонари, точно бабочки газовые,
Утро тронуло первою дрожью.
То, что тихо тебе я рассказываю,
Так на спящие дали похоже!
Мы охвачены тою же самою
Оробелою верностью тайне,
Как раскинувшийся панорамою
Петербург за Невою бескрайней.
Включая в тетрадь доктора любовное стихотворение, фоном для которого служит Петербург, автор «Живаго» ненавязчиво обращает внимание читателя на одну существенную особенность хронологии произведения: в жизни главного героя есть периоды, о которых в романе ничего не рассказывается. В частности, мы ничего не узнаём о периоде жизни Юрия Живаго между «январём тысяча девятьсот шестого года» и «ноябрём одиннадцатого года». Что, если четвёртое стихотворение живаговского цикла отчасти восстанавливает как раз эту лакуну, расширяя одновременно топографическое и смысловое пространство произведения?
Важно отметить, что подобные лакуны в биографии героя, очевидно, были принципиально важным ходом для Пастернака-романиста. Сам автор писал в своём программном стихотворении «Быть знаменитым некрасиво…» (1956):
И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчёркивая на полях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Где находится город Юрятин?
Прототипом отсутствующего на географических картах Юрятина послужил уральский город Пермь. По остроумному устному предположению Юрия Фрейдина, само название Юрятин сконструировано Пастернаком по исторической смежности с Пермью (сравните: юрский период и пермский период). В статье Владимира Абашева перечисляются основные параметры, позволяющие уподобить Юрятин Перми[818]. Оба города описываются как ярусно устроенные, доминирующей визуальной точкой обоих является большой собор. Оба сходно расположены на карте (губернский город на северо-востоке Урала). В обоих городах есть два железнодорожных вокзала. Отыскиваются в реальной Перми и прообразы часто упоминающихся в романе Пастернака зданий Юрятина. Так, с Юрятинской городской читальней принято отождествлять городскую библиотеку Перми, расположившуюся в двухэтажном особняке постройки начала ХIХ века, а «домом с фигурами», где жила романная Лара, пермяки называют особняк богатого купца-чаеторговца и мецената Сергея Грибушина, находящийся в центральной части Перми.
Клуб завода Дзержинского. Пермь, 1933 год.
Считается, что именно с Перми списан вымышленный город Юрятин, в котором разворачиваются события романа[819]
Борис Збарский и Борис Пастернак. Всеволодо-Вильва, Пермский край, май 1916 года.
Пастернак полгода работает помощником Збарского, известного биохимика, в будущем директора лаборатории при Мавзолее Ленина[820]
При этом Юрятин, понятное дело, не является фотографически точным слепком с Перми. Облик реального города автор «Доктора Живаго» бестрепетно подминает под свои нужды. «Описывая Юрятин, – отмечает Абашев, – Пастернак мало заботился о географическом правдоподобии».
Ещё труднее отыскать точный прототип уральского имения Варыкино, в котором семья Юрия Живаго пыталась спастись от страшной современности. Точно можно сказать только, что в описании Варыкина отразились впечатления от жизни самого Пастернака в заводском посёлке Всеволодо-Вильва в 1916 году и поездок по его окрестностям.
Похожи ли персонажи романа на реальных людей из окружения поэта, а Юрий Живаго – на самого Пастернака?
В «Докторе Живаго» читатель почти не встречается с реальными историческими лицами. Одно из немногих исключений – император Николай II, мелькающий в первой половине книги (в части «Назревшие неизбежности»): «Смущённо улыбавшийся государь производил впечатление более старого и опустившегося, чем на рублях и медалях. У него было вялое, немного отёкшее лицо». Но есть ли прообразы у вымышленных персонажей романа?
Старший сын поэта, Евгений Борисович Пастернак, вспоминал о трудных взаимоотношениях отца с возлюбленной последних лет его жизни, Ольгой Ивинской[821]:
Ей казалось, что Борино имя защитит её от ареста, которым ей угрожали. Уступая, папочка достаточно открыто афишировал свою «двойную жизнь» и называл её Ларой своего романа. Как-то, натолкнувшись на эти слова в какой-то публикации, принесённой доброхотами, [жена Пастернака] Зинаида Николаевна затеяла разговор с папочкой.
– Как же так, Боря, ведь ты всегда говорил мне, что Лара – это я. И Комаровский – мой первый роман, моё глаженье, моё хозяйство.
Папа, по ходу, подымаясь по лестнице к себе наверх и не желая заводить долгий разговор, спокойно ответил:
– Ну, если это тебе льстит, Зинуша, то – ради Бога: Лара – это ты.
О чём говорит лёгкость, с которой Пастернак согласился с женой? По-видимому, не столько о его естественной в данном случае склонности к компромиссу, сколько о том, что ни одной женщине из своего окружения автор «Доктора Живаго» не мог бы с полной честностью и определённостью сказать: «Лара – это ты». «Прямое сопоставление героинь романа с реальными женщинами биографии Пастернака не удаётся», – пишет в статье о биографическом начале в «Докторе Живаго» Елена Владимировна Пастернак[822].
Кажется, не стоит искать однозначных реальных прототипов не только для Лары, но и для остальных персонажей произведения. Почти все они составлены из черт и свойств разных людей. Это относится и к главному герою – Юрию Андреевичу Живаго. 16 марта 1947 года Пастернак рассказывал о нём в письме к своей знакомой Зельме Руофф: «Я пишу сейчас большой роман в прозе о человеке, который составляет некоторую равнодействующую между Блоком и мной (и Маяковским и Есениным, может быть)».
В этом признании больше всего удивляет упоминание о Сергее Есенине (черты Блока, Маяковского и самого Пастернака в образе Живаго выявляются без особого труда). Казалось бы, что может быть общего между Юрием Андреевичем и Сергеем Александровичем? Тем не менее уже зачин
