Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

выводило бы его за пределы сатиры), криминализировалось его окружение, состоящее из жуликов, проходимцев и подхалимов. Иногда, впрочем, и сам бюрократ оказывался не просто «ротозеем», но если не виновником, то сообщником в криминально наказуемых деяниях. Важно отметить, что подобная вовлеченность бюрократа всегда связана с некими явлениями, находящимися в «серой зоне» криминальности: злоупотребления или факты «служебного разложения», но редко прямое воровство, не говоря уже о более серьезных преступлениях.

Пьеса белорусского драматурга А. Макаенка «Извините, пожалуйста» («Камни в печени»), имевшая большой успех, как раз демонстрирует подобный случай. В ней «болеющий» бюрократ своими действиями по спасению собственной карьеры связывается с пригретыми «под его крылышком» жуликами, совершая уголовно наказуемые поступки, хотя пытается устраниться от прямой вовлеченности в них.

Сюжет пьесы становится понятным с открытием занавеса. Голос из репродуктора сообщает: «Обком партии указал товарищу Калиберову на порочный стиль работы, когда практическое и конкретное руководство подменяется заседательской суетней. В период подготовки к уборке необходимо…» Калиберов с горечью признает, что «вот за эти самые совещания да заседания мне вчера и закатили выговор. Говорильней, видите ли, занимаюсь, a комбайны и жнейки не отремонтировали вовремя».

Из разговора с женой узнаем, что Калиберов оказался в районном центре после изгнания с высокой должности в столице: «Даже вспомнить обидно, какую должность в Минске занимал, какую квартиру имели! Машина персональная была, не чета этому паршивому газику». Но жена подсказывает, что пока он не выпал из номенклатурной обоймы, для него не все потеряно:

Ну пусть тебя в Минске не оценили, но ведь не махнули же на тебя рукой, а послали сюда, пониже, чтобы ты тут себя показал. Вот ты и покажи, отличись! Иначе не видать нам Минска как своих ушей. А не сумеешь показать себя, и отсюда погонят. Что тогда будет, ты подумал? Специальности настоящей у тебя нет. Образование… (Махнула рукой.) Куда же ты пойдешь? В пастухи? Так и там тоже кнут надо уметь держать.

Ее совет прост: «Во-первых, все должны знать, что ты трудишься как вол. Ночей не спишь — за район болеешь. А во-вторых… а во-вторых, ты болен». Болезнь придумана: камни в печени.

Способ «отличиться» подсказывает Калиберову сотрудник отдела заготовок некто Мошкин: «В нашем районе есть два спиртзавода. Они могут выдать колхозам квитанции по форме, а с колхозов пока что взять не хлеб, а гарантийные расписки… A потом будем нажимать и сдавать хлеб, чтобы вернуть гарантийные расписки». Это позволит выйти в передовики, фактически сдав хлеб позже. «Делать, конечно, это надо аккуратно, потому что теперь развелось столько разных контролеров, ревизоров и проверяльщиков, что хоть плачь. Не говорю уже про всяких корреспондентов». Калиберов в гневе оттого, что ему могли предложить подобное, но Мошкин успокаивает начальника:

A вам, Степан Васильевич, в эту механику вникать совсем не придется. Ваше дело только нажимать, нажимать и нажимать на председателей колхоза. А я, я им буду подсказывать выход. Правда, не всякому председателю можно подсказать такой выход. А кое-кого можно уговорить. Вы нагоните страха, a я уговорю.

Возмущенный подобной откровенностью, Калиберов «ни слушать, ни знать ничего не хочет». Но его жена успокаивает обескураженного Мошкина: «Ах, какой вы недогадливый! Раз он не хочет знать, так ему и не надо этого знать. Поняли вы наконец?»

Дальнейшее развитие сюжета вполне предсказуемо: путем угроз и шантажа Мошкин втягивает в реализацию своего плана председателей отстающих колхозов, директора спиртзавода, целую компанию очковтирателей. Надо ли говорить, что на его пути стали «простые люди»? Мошкин пытается запугать и их. Об одной из передовых колхозниц, депутате сельсовета и председателе ревизионной комиссии, которая прямо заявляет ему:

Я знаю, дорогой ты наш начальник, чего тебе хочется. На чужом горбу в рай въехать хочешь! Тебе бы только поскорей план выполнить. Бумажкой перед начальством похвалиться. Телеграмму в область послать! А на дела наши колхозные тебе наплевать. Тут тебе хоть и трава не расти. Тебе все равно. А мне не все равно. Мне тут жить, —

Мошкин говорит, что она «явно антисоветский элемент. Против создания государственных резервов агитирует». Но «заткнуть народу рот» не удается.

На сцене вполне предсказуемо появляется районный прокурор, который собирается жениться на дочери председателя колхоза «Лев Толстой», занимающегося приписками и обманом государства. После получения письма от некоего рабочего спиртзавода он начинает заниматься аферой Мошкина.

Пьеса так и осталась бы очередной «номенклатурной драмой», если бы не сугубо комический поворот: своим хвастовством Калиберов сам завалил все предприятие. Он раздает интервью направо и налево. Газеты пестрят статьями типа «Передовики хлебосдачи», и Калиберов окончательно зарвался. Перестаравшись, он сам привлек к себе внимание. И когда ушлый Мошкин уловил опасность, было уже поздно: «Теперь, Степан Васильевич, каждую минуту ждите корреспондентов. Теперь они поползут к нам, как тараканы на свежий хлеб. Косяками, косяками. Я знаю их. Опыты, методы… Передовиков им дай, то покажи, это расскажи. A что мы им покажем?» — «Как это „что“?» — возмущается Калиберов. И тогда Мошкин напоминает ему о реальности: «Степан Васильевич! Будто вы не знаете? „Лев Толстой“ у нас передовик. А какой он передовик? По квитанциям он передовик. A что он сдал? Кукиш он сдал. Расписку сдал. И Горошко из „Партизана“ такой же передовик. На двадцать процентов фикции…» И Калиберов, «только теперь оценив драматизм своего положения, вдруг встает из-за стола и с наигранным возмущением набрасывается на Мошкина», делая вид, что он ничего о его «секретном плане» не знал. Мошкин отвечает: «теперь это не только мой секрет. Это и ваш секрет, и Горошки секрет, и „Льва Толстого“ секрет. Теперь это наш секрет». И на возмущенную реплику начальника: «Ты чего же хочешь? Чтобы я твоим сообщником был? Ты за этим ко мне пришел?» быстро находится: «А куда же мне идти, если не к вам. Не в обком же?»

Калиберову ничего другого не остается, как играть свою роль до конца. Откинувшись в кресле, он делится «передовым опытом», который весь состоит из сплошных заседаний. И здесь начинается «сатира»:

Калиберов. Надо сказать, что организационную работу мы провели большую. Сначала созвали сессию райсовета, потом собрание партактива, а райком комсомола — комсомольского актива. После — райисполком вместе с райкомом провели совещание председателей сельсоветов, потом совещание председателей колхозов, бригадиров и счетоводов. Затем семинар секретарей парторганизаций и семинар агитаторов. На заседаниях по очереди заслушали директоров МТС о подготовке к уборочной. По линии отдела пропаганды и редакции районной газеты провели совещание селькоров и редакторов