Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

зданий нового порядка вещей. Правда, при константиновцах в зданиях этих нельзя будет жить и двигаться, но пробьет час, и в эти здания войдет жизнь новая, доселе константиновцами отвергаемая. Они могли бы, если бы захотели, быть полезными и в свободном порядке вещей, могли бы они быть руководителями всероссийского свободного земства, но по своему властолюбивому упрямству значение константиновцев в русской истории, вероятно, ограничится двумя, впрочем, весьма важными, заслугами: ломкою здания старого и возведением большей части зданий новых. Когда эти новые здания будут ими почти окончены, тогда константиновцы будут изгнаны всероссийским земством, которое окончит недостроенные, отделает здания и введет новый порядок вещей, основанный на гражданской свободе».

«Но почему же не хотят конституции, — спрашивает Долгоруков в другой статье[362], — трепещут перед одною мыслию о введении ее константиновцы, люди прогресса, всегда горячо ратовавшие за реформы, люди, которые, можно сказать, вынесли на своих плечах уничтожение крепостного состояния, исполнили эту великую и благодатную реформу наперекор волнам и буре, наперекор обвинениям, клеветам, устрашениям и всяким мерзостям? Еще ныне эти люди честно занимаются реформами финансовыми, реформой судебной, реформой административной; в рядах константиновцев мы знаем весьма мало взяточников и мерзавцев, а между константиновцев, в Совете министров заседающих, нет ни одного подобного, они все — люди на деньгу чистые: отчего же им, деятелям полезных реформ, ниспровергающим старинное, безобразное устройство русской администрации, отчего же им страшиться конституции?.. Однако же константиновцы хотят во что бы то ни было продлить существование самодержавия. Причина тому заключается в их непомерном властолюбии и самоуверенности… Пока они были молодыми людьми, стояли не на высоких ступенях служебной иерархии, они хотели конституции, объясняя, что за неспособностью государственных сановников России необходима конституция, но задушевной тайной мыслью их было убеждение, что при конституционном правлении они могут сделаться министрами: убеждение вполне справедливое. Но шли годы, шли события; несостоятельность прежнего порядка вещей, вся дурь и вся мерзость николаевщины высказались вполне; необходимость принудила переменить направление политического хода; великий князь Константин Николаевич забрал власть в свои руки и благодаря своим окружающим, в особенности умному, деятельному и энергическому А. В. Головнину, повел Россию по дороге реформ, хотя он никогда не хотел, а головнины и константиновцы, воссев на министерские кресла и забрав себе власть в руки, находят, что блаженство России достигло своего апогея по той причине, что имеет их министрами; находят, что желать большего составляет истинное сумасбродство и что Россия не ощущает ни малейшей нужды в конституции, потому что такие велемудрые министры, как Головнин и Милютин с компанией, лучше и стократ полезнее всяких конституций. Одержимые непомерной самонадеянностью, константиновцы дошли до того, что считают ныне конституцию положительно вредной, потому, говорят они, что она будет лишь препятствовать таким великим министрам распоряжаться по наитию их неизреченной мудрости…

Одна из главных причин отвращения константиновцев к конституции заключается в их тщеславии: эти люди, ныне играющие первые роли в России и грудь коих испещрена всевозможными бляхами, тафтами самых разнообразных цветов, краснеют от ложного стыда при одной мысли, что им пришлось бы входить в приязненные сношения с представителями земскими, прибывшими из захолустьев, людьми небогатыми, неизвестными, не имеющими связей в Петербурге…

Очень сожалею, что слова мои будут неприятны константиновцам, в среде коих находятся несколько старых друзей моих, но — истина выше всего. А моих слов константиновцы опровергнуть не могут по той причине, что мне известны в подробности биографии почти всех русских деятелей».

О «константиновцах» как о партии Долгоруков говорит также в «Le Véridique»[363], в «Письме из Петербурга», помещенном в «Колоколе»[364], и в других местах своих сочинений.

10

Александра Иосифовна. Великая княгиня Елена Павловна жаловалась в 1859 году княгине Е. А. Черкасской, что Константин Николаевич «совсем подчинился своей безумной супруге». Последняя «называет членов редакционных комиссий канальями и бранит нашу великую княгиню [Елену Павловну] самым неприличным образом, говорит обо всем кому попало»[365].

По словам Е. М. Феоктистова, «помимо своей замечательной красоты, производила она впечатление порядочной дуры»[366].

11

А. В. Головнин. Личность Головнина привлекала Долгорукова. Он неоднократно упоминает, что был с ним в приятельских отношениях и что Головнин в разговорах на политические темы был с ним откровенен. Тем не менее в его отзывах о нем чувствуется какая-то затаенная обида, как будто он считал себя недостаточно оцененным им в эпоху его могущества. Долгоруков в своих писаниях неоднократно возвращается к Головнину. В журнале «Le Véridique» № 1 он дает следующую его характеристику:.

«Головнин, родившийся в 1821 году, происходит от очень древней фамилии. Из фамилии этой вышел ряд бояр Новгородской республики, но затем она впала в полную неизвестность, из которой ее вывел отец министра, вице-адмирал Василий Михайлович Головнин, выдающийся моряк, приобретший почетную известность своими талантами, путешествиями и пленом в Японии. (Им опубликован рассказ об этом плене, во время которого он проявил замечательное мужество.) Его единственный сын Александр Васильевич Головнин блестяще окончил Царскосельский лицей; это человек редкого ума, он очень начитан и продолжает с усердием читать; он очень искусный администратор, в высшей степени трудолюбивый и деятельный, отлично знающий цену времени и потому успевающий все делать, к тому же обладающий уменьем заниматься сразу несколькими делами. Он отличается высочайшей честностью. Тонкий и хитрый, он скрывает при дворе свою тонкость под маской благодушия и полнейшей простоты; глубокий знаток человеческого сердца, никто, как он, не знает, к каким сердечным струнам следует обращаться, какие пружины надо нажать; он поразительно умеет влиять на людей, руководить ими, направлять их. Его честолюбие не знает границ и поддерживается энергией, которая при известных условиях ни перед чем не отступит; он хочет власти во всей ее полноте. Это — глава либеральной партии бюрократии… глава «константиновцев». Проведя несколько лет в Морском министерстве под начальством князя Меньшикова, который не сумел оценить этого действительно замечательного человека, он в 1847 году был назначен им секретарем к великому князю Константину, генерал-адмиралу русского флота. Он приобрел неограниченное доверие его высочества и стал его доверенным человеком, его самым интимным советником, его «alter ego» [второе я]. Но в высших сферах России господствует вредная атмосфера, которая парализует ум, искажает стремления и ослепляет самые ясные умы. Эта атмосфера — естественный и неизбежный результат отсутствия политической свободы, отсутствия свободы печати, результат длительного господства азиатской власти, неограниченной до карикатуры, эта атмосфера подействовала даже на такого выдающегося человека, как Головнин. С тех пор как петербургские пожары