Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

   — Ефимыч! Мои люди — не то что эти, — он повёл головой в сторону прихожей, — не цапай! — Регент выразительно пошлёпал рукой по голенищу, за которым был спрятан нож.

   — Понял, — Распутин, словно пленный, поднял руки и лихо пристукнул голыми пятками друг о друга. — Всё понял, старшой. — Отступил назад от красивой рослой цыганки, облизнулся по-кошачьи.

   — Ну и молодец, Ефимыч, — похвалил его регент.

   — Эх, мама, роди меня обратно! — выкрикнул Распутин неожиданно жалобно, в уголках глаз у него заблестели слёзы, он затянулся дымным тёплым духом прихожей, в которой сейчас колготилось столько народу, покрутил головой ошалело, помотал рукой в воздухе, ища чего-то или кого-то, а чего-то или кого-то не было, поморщился с досадой и вновь позвал свою «племяшку»: — Дунька!

Та мигом высунулась из кухни:

   — Чего изволите?

   — Бутылку вина!

   — Открытую или нет?

   — Откупоренную, чёр-рт побери, откупоренную!

Дуняшка принесла бутылку мадеры с пыльными боками — даже не вытерла её, — сунула Распутину в руки, тот ловко ухватил бутылку, сунул горлышко в рот и, продолжая плясать, опорожнил, кинул на пол, поддал ногой. Бутылка с чугунным звоном откатилась к двери.

   — Дуняшка!

   — Чего? — Растрёпанная, с загнанным лицом и побелевшими глазами Дуняшка снова высунулась из кухни.

   — Повторить! — скомандовал Распутин.

   — Не много ли будет, Григорий Ефимович?

   — Повторить! — вновь упрямо скомандовал Распутин. — И не перечь мне, подлая!

   — Где уж с нашим рылом да в ваши галоши, — не выдержав, сдерзила Дуняшка.

   — Повторить! — в третий раз приказал Распутин, продолжая отбивать пятками чечётку.

Гитары надрывались, регент тряс широкими деревянными кольцами с насаженными на них бубенцами. Клавдия куда-то подевалась — то ли в туалете засела, то ли в одиночку пробавлялась выпивкой, в непонятный круговой танец пустились женщины; находившиеся у Распутина на именинах, — все сразу, друг за дружкой, легко притопывая ногами и ахая; Распутин ярился, вскидывал потную голову и продолжал тянуть в сторону кухни руку:

   — Повторить!

Дуняшка принесла ещё одну бутылку мадеры — такую же пыльную, с приставшими к бокам кусочками пробки.

   — Чего так долго? — подлаживаясь под гитарный звон, недовольно выкрикнул Распутин. — Тебя только за смертью посылать!

Вещие слова произнёс Распутин, для себя вещие: на дворе стоял 1916 год — последний год его жизни.

   — Пробку из горлышка тяжело вытягивать, — пожаловалась Дуняшка, ревниво оглядывая женщин, ведущих хоровод, затем, лихо крутя пухлым, подрагивающим на ходу задом, пошла на кухню. — Оттого и долго! Не мужик я — баба!

   — Но, шалава! — выкрикнул Распутин, осекая, глаза его влажно заблестели: к нему приближалась блондинка. Распутин обхватил её за плечи, прижал к себе.

   — А когда же... — плаксиво затянула блондинка.

   — Сейчас! Прямо сейчас! — рявкнул Распутин, не дав договорить блондинке. — И с твоим мужем всё будет в порядке. Поняла? Становись в позу!

   — Как? При всех? — испугалась блондинка.

   — А чего тут такого? Все мы люди, из одной задницы на свет вылезли, никто из нас не родился из уха или из пальца. А ну, снимай штаны и становись в позу!

   — М-м-м-м, — ярко краснея щеками, блондинка замялась.

   — Не мычи — не корова! Сказал, становись в позу — значит, становись! Это святое дело, я из тебя грех изгонять буду, а заодно вымаливать прощение за твоего мужа и определять его на новое место. — Распутин начал решительно расстёгивать свои шаровары.

   — При всех? — мучаясь, вновь выкрикнула дама.

   — При всех, — подтвердил Распутин, — это будет этот самый... урок, словно в гимназии. Для показа, как надо изгонять беса.

   — Так ведь стыдно же, — простонала, продолжая мучиться, блондинка.

   — Ничего стыдного в этом нет, — заявил Распутин, расстёгивая штаны и подёргав одной ногой, чтобы они побыстрее соскочили с него. — Всё от Бога, а то, что от Бога, — не стыдно.

Цыгане со своими гитарами поспешно отодвинулись назад — они оказались людьми совестливыми, дамы убыстрили свой хоровод, расширили круг, внутри этого круга находились Распутин и блондинка.

Распутин снова подёргал вначале одной ногой, потом другой, окончательно освобождаясь от штанов — они сползли на лодыжки и застряли там, благополучно вылез из них, отпихнул в сторону, нагнулся, чтобы развязать лямки кальсон, но не удержался, покачнулся и сел на пол, замычал от досады. Блондинка в нерешительности стояла рядом с ним, поправляла рукой волосы. Распутин приподнял широкую длинную юбку, сунулся внутрь, поглядел, взлохмаченный, вылез обратно.

   — Темно, как в заднице у эфиопа, — сообщил он, — фонарь, что ли, засветить? Впрочем, мой приятель, — Распутин хлопнул себя ладонью по кальсонам, — всё и без фонаря отыщет. Не впервой...

Покачиваясь туловищем то в одну сторону, то в другую, кряхтя и роняя мокрядь в бороду — из носа у него обильно сочилась простудная влага, — Распутин развязал жидкие матерчатые лямки на кальсонах, поднялся на колени, расстегнул единственную пуговицу на поясе.

   — Ну, ты ещё не голая? Всё телишься? — грубо прикрикнул он на блондинку, кряхтя, ухватился за край юбки, потянул на себя.

Юбка порвалась по шву, блондинка взвизгнула и, не устояв на ногах, повалилась на Распутина. Тот деловито, с какой-то паучьей цепкостью обхватил её руками, развернул к себе спиной и ткнул кулаком в затылок, чтобы та встала «в позу». Вновь прикрикнул:

   — Ты чего, гнуться не умеешь? — Вторично потыкал ей кулаком в затылок.

Блондинка не выдержала, попросила задрожавшим голосом:

   — Не на-адо!

   — Надо, надо, — деловито пробормотал Распутин, прилаживаясь к блондинке. — Сейчас я из тебя беса, милая, изгоню... Уж больно пакостный бес сидит в тебе.

   — Прошу вас, не надо, мне стыдно, — давясь слезами, простонала блондинка.

Дамы замедлили свой шаг, хотя хоровод продолжал кружиться около Распутина, цыгане по команде своего предводителя, не прекращая бренчать на гитарах, двинулись к двери. Распутин же не замечал ничего из того, что происходило в квартире. Он был занят, из уголков рта у него свесились две осклизлые нитки слюны.

   — Никогда не видел такого. — Младший филёр, не выдержав, схватил Секридова за руку. — Погано всё это!

   — Да, мерзко, — согласился Секридов.

   — Застрелить бы его!

   — Ага, — растроганно качнул головой Секридов, — и сразу в Сибирь, на вечное место жительства.

   — Почему вечное, дядя Семён?