Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

От Веревкиных я поехал к бедным детям моей покойной тети. Они были убиты горем, они обожали свою мать. Панихиды, похороны, все было устроено сыном покойной. Она была англичанкой, поэтому отпевали ее в англиканской церкви, откуда повезли на Волково кладбище и похоронили рядом с ее мужем. При опускании в могилу православный священник отслужил литию. Очень было грустно. Обедал я в этот день у моей сестры Ольги, вечером заехал к моим осиротевшим двоюродным брату и сестре и с курьерским выехал в Москву.

Говеть на первой неделе не пришлось, я отложил до Страстной.

В Москве в посту было тихо, изредка только обеды и концерты.

14 февраля я обедал у Щукиных, было много красивых дам, было оживленно. После обеда сидели в гостиной, рассматривали фотографии и виды, привезенные Щукиными из разных мест, по которым они путешествовали в течении всей осени и части зимы.

Это все были дивные места Индии и Цейлона. Было очень интересно, я с удовольствием просидел весь вечер, разглядывая интересные снимки. На другой день ужинал у милейшей М. К. Морозовой.

19-го из деревни приехала опять Н. В. Евреинова, я очень обрадовался свиданию с ней, она пробыла несколько дней и уехала в Петербург к своей сестре Барановской.

12-го марта приехала в Петербург моя сестра. Я очень мечтал, чтобы встретить ее, но, увы, мне не удалось выехать, т. к. в комиссии, в которой я работал по охране, все эти дни решили без перерыва, каждый день я должен был присутствовать на осмотрах домов, нанятых для иностранных принцев и коронованных особ, домов по пути проезда государя, затем делать доклады о результатах осмотров и т. д. Все это было спешно, и потому я мог выехать только в Вербное воскресенье и обнять мою сестру в понедельник на Страстной. Какая была радость ее увидать после почти 4-х месяцев разлуки. Сестра моя уже познакомилась с детьми Павла Александровича и стала к ним ежедневно ездить. Дети были очень милы к ней, и она начала к ним привыкать. Официально она именовалась «состоящей при великой княжне Марии Павловне». Великий князь был донельзя любезен, и все шло очень хорошо.

С сестрой мне пришлось пробыть очень мало. В субботу утром на Страстной уже был в Москве, где их высочества меня очень мило и ласково встретили и много расспрашивали о моей сестре, говорили, что имели письмо от Павла Александровича, который так счастлив, что дети его теперь в таких верных руках.

Пасха в 96 году была ранняя – 24-го марта. Накануне я весь день был занят приготовлениями к ней, а затем поехал навестить своего двоюродного племянника Карпова, который был болен воспалением легких, застал всех в большом горе, его состояние было безнадежно, он был в забытьи и только изредка приходил в себя.

Вечером поехали к заутрени в Успенский собор – в санях. Просто не верилось. Это была первая Пасха, которую мне пришлось встречать со снегом. Холода после почти весенних дней наступили сразу, в начале Страстной, при 4° мороза выпала масса снега, так что все извозчики выехали на санях. Санный путь всю Страстную неделю был отличный. Когда я ехал к заутрени, было 5° мороза.

Иван Великий был весь, по архитектурным линиям, освещен электрическими лампочками – это было устроено для коронации, и пробу освещения сделали в Светлое Христово воскресенье. Зажгли в момент выхода крестного хода из Успенского собора, было очень красиво, но я как-то ожидал большего, в прежних плошках было больше жизни. Электричество было больно мертво. Из Успенского собора поспели к концу обедни в генерал-губернаторский дом и затем разгавливались как всегда.

В первый день Пасхи я сделал несколько визитов и заехал к умиравшему двоюродному племяннику Карпову. Я подошел к его кровати, но он меня не узнал – был в забытьи. Я поражен был его видом – это был скелет и кожа, страшно было смотреть. Вечером, в 11 часов, я опять заехал к нему, застал его в том же положении.

На другой день он скончался, хоронили его 28-го марта. Так грустно у меня прошла первая половина Пасхальной недели.

Среди недели приехали в Москву великий князь Павел Александрович и великий князь Михаил Николаевич.

Павел Александрович меня очень порадовал, сказав, что дети его очень привязываются к моей сестре и всегда с нетерпением ждут ее прихода, что они были очень рады яйцам на Пасху, которые подарила моя сестра.

С великим князем Михаил Николаевичем я эти дни играл по вечерам в винт, с ним было очень приятно играть; когда он выигрывал, то бывал очень в духе и все время шутил, но когда начинал проигрывать, то хмурился и дулся. Играли по очень маленькой, кончалась партия обыкновенно в 3–5 рублях.

30-го марта я осматривал во всех деталях дом, нанятый австрийским посольством на время коронации, т. к. на 19-е мая, согласно высочайше утвержденной программы торжеств, назначен был бал у австрийского посла. Это был дом купеческого клуба с большим садом на Большой Дмитровке, в настоящее время, когда я пишу эти строки, в этом доме музыкальная студия Станиславского.

В начале апреля произошел ужасный случай с бедным Степановым, нашим товарищем по свите. Был бал в Сумском драгунском полку, на котором присутствовал и великий князь с лицами свиты. Я не был на балу, по случаю своего траура. Я уже спал, как вдруг меня вызвали к телефону, я скорее оделся, побежал в контору и услыхал голос Гадона из 1-го участка Хамовнической части, что туда привезли без чувств М. П. Степанова, лошади понесли, он выскочил на полном ходу на мостовую и разбил себе голову. Я тотчас же побежал к великому князю сообщить эту печальную новость. Великий князь недавно сам вернулся с бала и приготовлялся лечь. Услыхав от меня такую весть, великий князь ничего не ответил, стал нервно одеваться, приказал подать скорее карету и поехал со мной к бедному М. П. Степанову. Мы оба молчали всю дорогу. Великий князь был бледен, хотел казаться спокойным, мы не знали, застанем ли мы его живым или нет. Было жутко, нам казалось, что лошади бегут слишком медленно. Великий князь раза два сказал кучеру: «Скорее».

Приехав в участок, застали полный переполох. В отдельной небольшой комнатушке приемного покоя лежал Степанов, его держали крепко за руки, он метался, бредил с открытыми глазами, никого не узнавал и все требовал, чтоб его пустили, что его ждет великий князь, затем говорил о каких-то делах и т. д. Было очень тяжело и больно на него смотреть. Послали в клинику за хирургом и за доктором по нервным болезням. Когда они все приехали, решили отнести его в клинику. Приехал обер-полицеймейстер Власовский, снарядили носилки. К этому времени Степанов несколько успокоился, перестал метаться, бредить, его уложили на носилки и понесли из Хамовников на Девичье поле в хирургическую клинику, к счастью, было недалеко. Великий князь шел рядом с носилками и уехал только тогда, когда Степанова уложили в отдельной палате.