Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

гонорар за заказанную скульптуру. Это было один раз. Больше никаких денежных отношений, тем более никаких даров не было. И еще был заказ на две видеомы для Первого канала ТВ.

Поскольку я человек, абсолютно лишенный желания нравиться вышестоящим, неспособный поддакивать, если я с чем-то не согласна, то я довольно запальчиво говорила ему, что он делает, на мой взгляд, неправильно. Такого больше не позволял себе никто. Может, мне многое прощалось в силу моего возраста. И, конечно, он понимал, ощущал, что в моих словах и поступках не было и нет какого-либо корыстного мотива.

Никогда я ничего не брала от него, кроме того, что получала как обычный менеджер и работник. Я никогда его ни о чем не просила, но всегда отвечала на его просьбы придумать, сделать что-то. Он же меня никогда не просил о чем-то, что бы мне не подобало. Очень многие наши знакомые не могли понять, удивлялись, почему на протяжении стольких лет Борис Абрамович продолжает тесно сотрудничать со мной. Может быть, поэтому и родился миф, что мы родственники.

* * *

Я по радио услышала, что совершено покушение на Бориса Абрамовича Березовского, он ранен, в него попало чуть ли не 30 пуль, его машина прострелена насквозь, взорвана, убит охранник, тяжело ранен водитель…

Никто поначалу поверить не мог, что такое возможно, да еще в центре Москвы, возле Дома приемов ЛогоВАЗа, на Новокузнецкой улице, 40.

Итак, услышав по радио эту весть, которую передавали во всех новостных программах, я кинулась звонить. Он сказал очень коротко, что все обошлось, сейчас он находится внутри здания ЛогоВАЗа, что ему оказывают помощь.

А все происходило так. Он выезжал из ворот ЛогоВАЗа на какую-то свою следующую встречу, и в этот момент взорвалась машина, припаркованная на улице. Осколками убит охранник, сидевший сзади, водитель тяжело ранен, ему впоследствии ампутировали ногу, он стал инвалидом.

Бориса Березовского спасли два абсолютно случайных и судьбоносных обстоятельства. Первое – он впервые сел не на привычное заднее сиденье, а рядом с водителем, на место охранника. Охранник, севший на заднее сиденье, погиб. Второе – у ворот, на выезде, оказалась колдобина, то есть автомобиль задержался на доли секунды. В это время дистанционно и включили взрыватель.

Так что Борис Березовский остался жив только чудом. На шею и голову ему наложили 36 швов.

Впоследствии ББ всю жизнь содержал семью покалеченного водителя и семью убитого охранника.

* * *

«Считаю, что Господь дал мне феноменальную жизнь, – говорил Борис в одном из интервью. – Она реально феноменальная. Она даже для меня феноменальная, а ведь я живу в этой шкуре. Я тут недавно посчитал, сколько раз я должен был помереть. Из случайностей: автомобиль переворачивался через крышу, взрывали меня – погибал водитель, напился и ночью на снегоходе при скорости 150 километров упал – сломал себе позвоночник».

Было это в 1998 году, кажется. То есть человек, которого называли крестным отцом Кремля, олигарх, богач, гонял на снегоходе как безумный.

Как только я узнала, позвонила ему по прямому телефону. Он лежал в госпитале. Рассказал, что травма очень серьезная, есть опасность полного паралича, нужна немедленная операция, наши специалисты хотят удалить что-то в позвоночнике, вставить что-то искусственное, но врач из Швейцарии говорит, что сохранит позвонки. В тот же день он вылетел в Швейцарию, ему сделали операцию.

С этим врачом судьба свела меня чуть ли не через двадцать лет. У меня начались невыносимые боли в спине. На операцию я не соглашалась, делала гимнастику, принимала обезболивающие и так протянула год. Ничто не помогало, и я согласилась на операцию. Это был 2013 год. Я поехала туда с помощью Ольги Пивоваровой, она помогла многим нашим гражданам, устраивала их в клинику «Сесиль» в Лозанне. Оля узнала, что оперировать будет гениальный профессор фон Хаузер, тот самый хирург, который в свое время спас Бориса Березовского от паралича. Леонид был очень недоволен, сказал, что гением он был двадцать лет назад, а сейчас… Но я, поговорив с самим фон Хаузером, поняла, что это человек абсолютно моего плана, мы понимали друг друга, говоря то по-немецки, то по-английски, с полуслова, и я доверилась ему. Однако на консилиуме специалисты выступили против операции вообще, пришли к выводу, что в моем возрасте (а мне было 89) это очень опасно.

А фон Хаузер заявил, что я моложе их всех, у меня прекрасные анализы, я подвижный и очень разумный человек, и настоял на операции. На пятый день я ходила с медсестрой по лестнице, провела я в клинике две недели и еще одну неделю ходила из отеля на процедуры. Из этой эпопеи вышла как новенькая.

Но вернемся к Березовскому.

* * *

У него было много таких травм, таких историй. Он был, с одной стороны, очень разумный человек, математически расчетливый и одновременно с бешеной интуицией, как сказал о нем Олег Меньшиков. Он проворачивал безумные авантюры. Однажды сказал, что нужно выкупить все «Жигули» у АвтоВАЗа, потому что скоро они будут стоить в два раза дороже. Громадное состояние, рухнувшее в одну минуту, он нажил благодаря точному расчету. И в то же время сам с собой творил что-то безумное, абсолютно не думая о последствиях. Ночные гонки на снегоходах в пьяном виде – это ж надо устроить такое…

Из долгого общения с ним, наблюдений прихожу к выводу, что Борис состоял из борющихся между собой качеств и способностей. Это нельзя придумать, нельзя воспитать, нельзя выработать, это от природы. С одной стороны, человек блестящего предвидения, математических способностей, в основном в области сочинения каких-то схем, принятия решений с ходу, как озарения, как наваждения, когда он угадывал то, что будет. В момент разговора с тобой человек абсолютной проницательности и воздействия такого, что оно не дает тебе ни увильнуть, ни солгать, ни ошибиться. И в то же время абсолютное неумение разбираться в людях. Отсюда и сотни его ошибок,

В нем жило одновременно и созидание, и разрушение. Другого такого примера нет. Он говорил, что самое главное в политике и во всем – экспансия, не до конца понимая, быть может, второй смысл этого слова: завоевание чего-то, захват и одновременно причинение при этом разрушения.

А с другой стороны, в нем жило, как фанатизм, желание творить добро по той схеме, которую он считал лучшей. Желание видеть, чтобы люди были равны, справедливы и демократичны в его понимании. То есть весьма условный демократизм. И в то же время у него был очень для меня тяжелый не то что недостаток, а черта, вызывающая у меня отвращение к нему, – его высокомерие. Высокомерие по отношению