Дневник великого князя Дмитрия Павловича, 1906–1907 гг. - Дмитрий Павлович Романов

ожидания мои комнаты очень хорошие, а вот Марии, ей нехорошо, у неё только две комнаты, и то вторая уборная. Ехали мы в царском поезде со всеми детьми. Ах, между прочим, какой чудный поезд у государя и очень уютно устроено, недаром тётя Аликс говорила, что она проводила в том поезде дни, когда государь был на маневрах. Мне так страшно жалко было покидать Царское, жаль собственный сад, лодку, поезд, который я поправлял и не кончил, и тому подобные вещи, а здесь ничего такого нет, все облизано, приглажено, одним словом, дурно, но что же делать, надо примириться. Вчера мы провели время очень хорошо у дяди Кости, болтали довольно долго, потом пошли прощаться с детьми. Тётя Мавра, судя по ее словам, страшно боится за завтрашний день. По-моему, после рождения маленького тётя помолодела. Теперь я расскажу про 17-ое. Прошёл я очень хорошо, по крайней мере, так другие говорили, и даже сам д. Николаша, который сказал Марии, что я хорошо прошёл в тот день. Государь обедал в первом батальоне и сказал мне, что повезет меня 19-го на обед в батальон мой, и так и было. 19-го Государь и я отправились в 7 часов в батальон. По пути были развешаны флаги и тому подобные вещи.

В начале ужина мне было страшно скучно, я не знаю сам, почему, хотя Дельсаль меня и смешил все время, но мне было скучно, зато к концу мне стало очень весело. После ужина все пошли вниз и смотрели альбомы, это тоже было очень скучно, так как я ничего не видел. Так, около половины двенадцатого мы пошли опять наверх, и там играли балалаишники Андреева[63], это мне очень понравилось. После этого сам Андреев показал, как ходить вороной, и это было так смешно, что когда я приехал домой, я был совершенно охрипшим от смеха. 5 часов.

25 мая. Петергоф

Давненько я не писал. Так если подумаешь, то, в общем, нам не было скучно здесь. Я два раза катался с дядей на байдарке при довольно сильном ветре, так что было страшно трудно выгребать, и я, сознаться, струсил. Завтра нас берет Тётя, наконец, в Ильинское, я туда рад поехать, но отсюда — прямо страшно жалко, что думать о завтрашнем дне не хочется. В Ильинском везде солдаты раненые — любимцы. Тётя дошла до того, что катается с ними в лодке, и они поют песни.

Я считаю, что это неприлично. В парке солдаты, у ангела солдаты, на лодке солдаты, да что это в самом деле. Всё, всё, всё отравлено и переполнено, вместо 12 солд[ат], как было в прошлом году, их 28, в свитском доме три, потом в той даче, где жил Жозеф, тоже солдаты, и потом в старом лазарете. Дядя Ники ко мне особенно хорош эти дни, неужели ему жалко, что мы уезжаем. Всем, князю Орлову, Гейдену, Комарову, Трубецкому — всем жаль, что я уезжаю, по крайней мере, они так говорили. И мне очень жалко их покидать. Бог весть, когда опять увидимся, кто знает, что с нами будет в Ильинском, вдруг крестьяне забунтуют и нас всех перебьют. Но что я глупости говорю, не может этого быть. Сегодня утром мы пили кофе с Тётей в половине десятого, а без четверти одиннадцать поехали в Александрию, в маленькую церковь, где была свита и семейство. После этого мы все пошли в 12 часов завтракать на ферму. Я сидел возле Андрея и Гавриила. Сегодня, как и в другие дни, было свежо, лишь 10°, а подумать, как тепло было в начале, 24 град. в тени, а почти все дни были как сегодня. В пять поедем вниз чай пить, если только Тётя не опоздает, как всегда. 4 часа 45 минут.

26 мая. Пятница

Увы, сегодня последний день, что мы здесь, как это нехорошо. Утром ко мне пришёл Ткачев, и я с ним занимался почти два часа, от 10 до без четверти двенадцать. В половину десятого мы пили с Тётей кофе. Она сегодня в довольно хорошем настроении духа, хотя, как всегда, возится и думает о солдатах — о Захарченке. Она уехала сегодня утром в 10 ч. в Гатчину на автомобиле тёти Мопс[64]. Мы вчера после чаю внизу ездили на нем, тётя Мопс нас довезла. Вчера вечером перед обедом тётя и дядя нам подарили подарки на память нашего шестимесячного пребывания здесь у них, это страшно трогательно. Марии цепочку с камнями, а мне чудные часы. Мы же им подарили образки. Сегодня я не знаю, как самочувствие т. Аликс, потому что она вчера совсем плохо себя чувствовала, у неё страшно зубы болели и голова. Сегодня я уж больше не успею здесь написать, и с болью в сердце кладу перо до Ильинского, о, как жалко! 12½ часов.

27 мая. Суббота. Ильинское

Приехали благополучно, страшно скучно. Хочу плакать.

28 мая. Воскресенье

Я так скучаю по Петергофу, что это просто ужас. Я чувствую какую-то тоску по родине. Здесь неуютно, нехорошо, и мне так печально без всех тех, которых я любил так сильно и которых я с ужасной болью в сердце оставил там. Мне, как я вспомню про ту жизнь в последний месяц, то мне так и захочется плакать, страшно плакать. Я не знаю, что со мною, я чувствую, что я один (Мария подлизалась к Тёте и считается большой) и хожу в каком-то киселе, никак не могу привыкнуть к мысли, что мы здесь навсегда. Да, дай Бог, чтобы мы, когда поедем на 22-е (это Тётя сказала), то остались там подольше, нет, не то я ожидал получить от дорогого (теперь противного) Ильинского. Утром в 8 часов пили кофе и потом в половине 10-го пошли в церковь, после чего катались по парку на велосипедах с Марией. В половине первого Тётя поехала в Москву на комитет, а в час завтракали на террасе, потому что было совсем тепло. Потом я вынимал мой станок, который Прокофьев сделал, он такой хороший, что жалко на нём работать. После этого я играл с Борей в солдаты, в половине 5-го пили чай, потом я пошел с Г. М. и с А. И. Никитиным ловить рыбу, я поймал окунька, потом пришел к нам Машковский[65], с которым мы катались до обеда. В половине 8-го приехала Тётя, а после обеда я сыграл в карты, в бильярд с Машковским. Теперь же я хочу