Декрет о народной любви - Джеймс Мик

— Отчего у вас рука порезана?

— Здесь изрядно острых углов. На сук напоролся.

— Вы слышали о тунгусском колдуне с изуродованным лбом? — спросил Муц.

Самарин пожал плечами:

— Встречал одного похожего, в тайге, тому назад несколько месяцев. При неблагоприятных обстоятельствах.

— Поясните.

— Меня пытался зарезать другой каторжанин.

— Ах верно, покушение на людоедство… А после? Вы приносили сегодняшним вечером в город спиртное?

Самарин расхохотался, откинув голову. От удивления Муц привстал. Точно стоял доселе в парадной холодного, темного дома, перекрикиваясь с полусонным, еле слышимым собеседником с верхнего лестничного пролета, и вдруг хозяин распахнул дверь, включил свет и зажег камин. Нет, Йозеф не просто недооценил Самарина: тот даже не вступал в беседу до сих пор.

— Лейтенант Муц, — произнес арестованный, поднимаясь с пола, смерив дознавателя взором и держа при этом руку в кармане, в то время как другая ладонь оглаживала заросший растительностью подбородок, — товарищи назвали мне ваше имя загодя. Вы не находите происходящее странным? Вот я, например, студент, у себя на родине на каторгу попал лишь волей ныне свергнутой диктатуры да упраздненных законов, по которым меня осудили. Однако же вы бросили меня за решетку. Да кто вы такой? Офицер из евреев, направленный сюда армией сгинувшей империи, на службе у страны, в которой никогда прежде не бывали, ибо и государству тому всего лишь год от роду, да и лежит оно в трех тысячах верст отсюда. Пожалуй, это мне следовало бы запереть вас и расспрашивать, чем вы у нас занимаетесь!

Офицер поднял взгляд на Самарина: тот возвышался над лейтенантом, стоял, скрестив на груди руки, нахмурясь. Рослый арестант отчего-то даже казался опрятнее, чем давеча.

Из коридора донеслось рукоплескание.

— Молодец! — прокричал Бублик.

Муц почувствовал, как водоворотом засасывает его тоска. Посмотрел на сапоги, поджал губы, выдавил:

— Ну… Конечно же, я намерен вернуться в Прагу с первой же оказией… Что означает береста?

Офицер достал из кармана свиток. Самарин стремительно отобрал находку и поднес к свечному пламени. Береста сгорела быстро, арестованный обронил пылающий лоскут и затоптал.

— Так, ничего, — поспешно произнес заключенный. — Это в Белых Садах осужденные выбрасывали подобные записки из карцерных бараков. Не хотелось бы о былом вспоминать… Не заметил бересту в кармане.

— Целых восемь месяцев носили и не заметили?

— «К»… кто нее это?.. Кабанчик, кажется… Толковый был вор, ловко умел пролезать через тесное высокое оконце…

— А как же фотография?

— Как я уже объяснял юным чешским гвардейцам, в город я направлялся с севера, вдоль по реке, а когда миновал первое поселение, там, где тропа переходит в тракт, нашел на земле бумажник.

— В темноте?

— У меня отменное зрение.

— Вы знаете даму на дагеротипном портрете?

— А мне следовало с нею познакомиться?

— Так знакома она вам или же нет?

— А вам?

— Да, — признал Муц, — знакома. — Офицер потер лоб пальцами правой руки. — Какой из меня дознаватель? Я не знаток допросов…

— Ну и ладно, это ничего, — утешал Самарин. — По правде, мне не хватало света, чтобы углядеть карточку прежде, чем ваши люди у меня ее отняли. Позволите взглянуть?

Муц достал портрет и передал Самарину, тот уселся на койке и протянул изображение к свету, держа его, точно в рамке, указательными и большими пальцами обеих рук, впиваясь в белые края черными обломками ногтей, чтобы не запачкать.

Анна Петровна выглядела в точности как на сделанной Муцем гравюре для чешской банкноты в одну крону: всё тот же пучок длинных кудряшек на затылке, всё тот же жадный взгляд, но несколькими годами моложе и чуть радостней: Анна Предвоенная. Темное платье с высоким воротником показалось бы ныне старомодным, но явное легкомыслие, с которым остались расстегнуты две верхние пуговки, и то, как оперлась Анна рукою о лоб, подчеркивали тонкую ломаную линию шеи, выводя ее за пределы моды. И если студийный художник подчеркнул бы ровным освещением цвет гладкого лица, то карточка эта оказалась разбита на враждующие свет и тьму. Резкому контрасту между затененными и яркими участками на лице Анны вторило четкое противопоставление самой светотени и радостной улыбки. Освещение — неизвестно, был ли то солнечный свет или же театральные изыски электричества — выделяло крошечные морщинки и еле различимые изъяны даже на юной коже, что в сочетании с четко очерченными скулами и слегка вздернутым носом придавало модели и юный, и мудрый вид.

— Красавица, — заметил Самарин.

Произнеси он ремарку иным тоном, и Муц рассердился бы, пожалев, что показал карточку. А так слова, высказанные будто невзначай, будто быть красивой всё равно что иметь занятие плотника или ломового извозчика, точно на всякий городок надлежало приходиться по уездной красавице, прозвучали невинно.

— С вами бы согласились далеко не все, — ответил Муц. — Узнаете?

— Нет. Хотелось бы знать, когда сделан снимок. Хороший мастер, хоть и неизвестный.

— Автопортрет, — пояснил Муц, забрал карточку, отложил в сторону. — Есть ли у вас основания полагать, что даме на снимке может грозить опасность?

— Мне неизвестно даже ее имя. Я бы сказал, что всякий в вашем городке в опасности. За мной гнался другой каторжанин. Сообщники прозвали его Могиканином. Не знаю, какое имя ему дали при крещении. Весьма настойчив, если решился на человекоубийство. Несколько дюжин чешских солдат ему не помеха.

— Вам знаком мещанин по фамилии Балашов?

— Нет. Кстати, как зовут даму?

— Вам не обязательно знать.

— Уж не Анной Петровной ли? Верно! Вас выдает выражение лица. Мне про нее часовые рассказывали. Передайте сей особе мое восхищение ее талантом. Фотография еще нас с вами переживет!

На миг стало тихо. Муц чувствовал, что Самарин его изучает. Лейтенант обернулся, заключенный глядел на собеседника с выражением непринужденного добродушия. Конечно же, говорил он исходя единственно из глубочайшей, искреннейшей заботы, точно давний друг. Муц принялся было перебирать в памяти знакомых: знал ли он этого человека прежде? Какой вздор… Но разве не бывает людей, наделенных силой при помощи голоса, выражения лица и понимания людей входить в друзья всем и каждому? Заставлять ценить мимолетное знакомство ничуть не менее, нежели многолетнее, внушать, что время не имеет значения? Неужели былое и впрямь пустяк, если осмыслить настоящее?

— А вам Анна Петровна пришлась по душе, а, Яков?

— Разве… Меня зовут не Яковом, — ответил Муц. Прозрачная уловка.

— Авраамом?

— Меня зовут Йозеф. И попрошу без панибратства! Вы знали о смерти колдуна?

Самарин покачал головой. Затем прищелкнул пальцами и указал на Муца.

— Отравление горячительными напитками! — вскричал заключенный. — Вы же сами уже выдали ваши подозрения, с чего бы мне… Послушайте! — Арестованный понизил голос, облизал губы и глянул в сторону крошечного окошка на стене камеры. Самарин выглядел перепуганным не на шутку. — А что, если Могиканин уже и сюда добрался? Шаман знал, что урка собирался надо мной совершить! Нелепо, но прославленный бандит, хотя и будет хвастаться перед товарищами тем, что отведал человечины, ни за что не допустит, чтобы о совершенном узнали простые смертные, иначе окажется опозорен. К тому же мне доподлинно известно, что злодей нес с собой спирт. Прошу вас, лейтенант! Вы же видите, как я устал, а завтра предстоит трибунал… если под окном не будет вашего часового, я целую ночь глаз не сомкну! Опасность грозит всякому, кто слышал мой рассказ о происшествии в тайге! Теперь и вам… Но завтра меня услышит столько человек, что даже Могиканину всех не истребить!

— Бублик! Рачанский! — позвал Муц, поднялся и направился к выходу. — Сюда!

Оба часовых неспешно приблизились. Муц огляделся:

— Пан Самарин попросил об особо тщательной охране на сон грядущий, а я знаю, что вы давно искали предлог, чтобы сойтись с ним поближе. Предлагаю вам провести ночь в его обществе.

— Почту за честь, — просипел Бублик.

— Оружия арестованному не давайте. В остальном же делитесь всем, что имеете.

— Ну так оставь нам фонарь!

— Я покуда не ухожу.

Бублик выступил на шаг вперед:

— Для нас великая честь принимать эдакого гостя, настоящего представителя, значит, российского рабочего класса, интеллигенции, активного борца за права трудящихся и, значит, светоч… путевой огонь для крестьянства и человека, постигшего всю, значится, глубинную сущность величайшей из мировых революций, и который поможет нам уразуметь все ядовитое нутро империализма, капитализма и буржуазного национализма, и который, значит, сделается для нас проводником в мир работ великого Карла Маркса. Ура товарищу Самарину! — Бублик захлопал в ладоши. Ему вторил Рачанский.