Декрет о народной любви - Джеймс Мик

— Жаль, Нековаржа нет, — признался Броучек, встав рядом с Муцем.

— Да, холодно, — произнес Муц наобум.

— Не оттого только, что он бы нам отопление починил. Теперь никогда уже общество барышень не принесет прежней радости — ведь я знаю, что Нековарж не будет после донимать расспросами о том, как устроены женские чувства. — Собеседник Йозефа смешался. — И не грусти, братец, о вдове. Есть в Иркутске одно местечко, которое поможет тебе развеять тоску. — И Броучек принялся перечислять бордели, в которые можно заглянуть, продвигаясь по Великому белому пути по Транссибирской магистрали: от Красноярска к Иркутску, мимо Байкала, от Яблонового хребта — к самому северу Даурии, перейти китайскую границу по Амуру, а оттуда — в Японское море. Чтобы добраться до Владивостока, уйдут месяцы, и всё равно — лишь половина пути окажется пройдена.

— А как мы будем Америку на поезде переезжать? — беспокоился Броучек. — Что, если по дороге придется сражаться, как здесь?

— Вряд ли биться станем.

— Но разве там не то же самое? Я же читал, фильмы видел… Равнины да леса, вместо тунгусов — индейцы, снег да жара, вместо Уральских гор — Скалистые, а вместо казаков — ковбои… Разве в Америке, братец, нет красных?

— Есть. Вот только американские большевики по Колорадо на бронепоездах не разъезжают…

Поезд проехал мимо Девельчена: беловолосый продвигался на запад, прочь от путей, и вел Омара по снегу, достигавшему верха конских бабок. Тело шамана было привязано к лошади.

Среди всех уговоров труднее всего для Муца оказалось убедить красноармейцев расстаться с жеребцом и отдать коня туземцу. Скакун долго не протянет… Ну и пусть.

Йозеф не вполне представлял, что станет делать ученик шамана; знал только, что похороны наставника будут включать в себя подвешивание берестяного кокона с телом на рослую лиственницу, где покойного оставят раскачиваться на ветру. Может быть, и Омара закутают в бересту и рядом подвесят? Не станет ли конь шаманским скакуном, вожделенным ретивым жеребцом, на котором старик вознесется в Верхний мир, оставив позади оленей и собственное пьянство? И под напевы талисманов в потоках эфира, с пылающими, точно горнило, тремя глазами, с бубном в одной руке и бутылью самогона — в другой, с дымящейся во рту жвачкой из мухоморов, унесется шаман верхом на духе балашовского коня, куда только пожелает, по собственной воле и вопреки чужой, в Верхний мир, и расхохочется прямо в лицо богам…

БЛАГОДАРНОСТИ И ПРИМЕЧАНИЯ

Своими знаниями о секте кастратов, называемых в России «скопцами», я обязан двум монографиям. Это La Secte Russe Des Castrats — французский перевод книги, написанной Николаем Волковым в 1929 году, с великолепным предисловием Клаудио-Серджио Ингерфлума, Communistes Contre Castrats, и «Хлысту» Александра Эткинда. Гимн скопцов из предпоследней главы романа заимствован из первого произведения. Вопреки преследованиям со стороны советских властей, секта, по-видимому, сохранилась до середины XX века. Ингерфлум ссылается на изданную в 1974 году русскую книгу «Из мира религиозного сектантства», автор которой А. И. Клебанов в 1971 году встречал кастратов в Тамбове, Крыму и на Северном Кавказе. Номер советского журнала «Наука и религия» за 1962 год содержит статью «Обломки кораблекрушения», описывающую случаи ритуальной кастрации, имевшие место после Второй мировой войны.

Судя по недавним беседам с чехами, в самой республике история Чехословацкого корпуса малоизвестна вне академических кругов, по крайней мере молодому поколению. Многие российские исследователи Гражданской войны упоминают о корпусе вскользь, однако единственный попавшийся мне подробный отчет на английском языке — монография Джона Бредли от 1991 года, «Чехословацкий корпус в России, 1914–1920». Автор сообщает, что последние из 67 739 чехов отправились из Владивостока на японских судах 2 сентября 1920 года, положив тем самым конец своей сибирской одиссее. Читателям, знакомым с «Похождениями бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, вероятно, известно, что он (Гашек) сражался в России во время Гражданской войны, но не в рядах корпуса, а на стороне красных. Полученный в России опыт лег в основу сборника рассказов писателя, озаглавленных «Красный комиссар» и переведенных сэром Сесилом Пэрроттом.

Имеются документальные свидетельства о практиковавшемся среди российских и советских заключенных обычае брать с собой при побеге наивного сообщника в качестве пищи. Статья в «Словаре ГУЛАГа» Жака Росси, озаглавленная «корова», начинается следующими словами: «Человек, предназначенный на съедение; для этой роли подходит ничего не подозревающий простак, любой из преступников-новичков, приглашенный старшими товарищами к побегу… если во время бегства запасы продовольствия иссякают и возобновления их не предвидится, то „корову“ убивают…» Росси отмечает, что обычай существовал задолго до советских лагерей и впервые упомянут в российском врачебном журнале в 1895 году. Первым о подобной практике мне рассказал Рубен Сергеев из московского представительства «Гардиана».

Выражаю признательность президенту организации «Арун» в городе Тура Эвенкийского автономного округа, подарившему мне «Эвенкийский героический эпос» — подарок, от которого я тогда пытался невежливо отказаться, думая, что никогда не прочту эту книгу. Но я заблуждался.

Благодарю жителей Туры, Красноярска, Енисейска, Норильска, Новосибирска, Кузбасса и Чукотки за гостеприимство и терпение, проявленные во время моих странствий, а также «Гардиан» и «Обсервер», благодаря которым мои путешествия оказались возможны.

Вероятно, российские читатели узнали в романсе Самарина написанное в 1901 году стихотворение Иннокентия Анненского, которое я попытался перевести на английский язык. Впервые я познакомился с этим произведением в гораздо более позднем варианте, переложенном Александром Сухановым для исполнения на гитаре. Впоследствии выяснилось, что Суханов внес в первоначальный текст некоторые изменения, однако же переводил я именно его версию.

Приношу извинения чешским и словацким читателям за то, что решил передавать чешские и словацкие имена и фамилии без диакритических знаков. Я также следовал принятой в английской литературе традиции обозначения ударных слогов в русских фамилиях. В слове «Самарин» ударение должно падать на второй слог, «Балашов» — на последний.

Хотелось бы поблагодарить тех, кто предоставлял мне убежища, чтобы писать вдали от больших городов, а именно: Таню и Славу Ильяшенко, Джона Берна и Тильду Свинтон, а также: Лесли Пломмер за берлинскую бухту, Дункана Мак-Лейна, Эву Йорен, Ленку Басс, Марион Синклер, Мишеля Фейбера, Наташу Фейрвезер, Сьюзен и Рассела Миков; Викторию Кларк, которая прочитала рукопись и от которой я получил ценные советы и поддержку; Джейми Бинга и Фрэнсиса Бикмора из Канонгейта и мою дорогую Юлию, исправлявшую мои ошибки в русском, терпевшую мои разъезды и снабжавшую меня анекдотами.

Джеймс Мик

Лондон, 2004 год