Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

Мы стоим напротив друг друга и красноречиво молчим. Пока она, наконец, не произносит:

– Вид у тебя неважный. Я приготовлю кофе.

Наверное, я проделывала весь этот путь только ради этих слов. И кофе. Спасибо, Алина, за то, что не лезешь в душу.

Она не задает никаких вопросов. Ни одного. Варит кофе, разливает его по маленьким чашкам, добавляет сахар и сливки. Ставит поднос на столик и присаживается рядом со мной на диван. Все это в полной тишине.

– Почему не предупредила, что приедешь? Я бы отправила за тобой машину, – она бесшумно перемешивает сахар в чашке. Чайная ложка ни разу не касается тонкого фарфора. Ничто не способно заглушить тишину.

– Я потеряла телефон, ты же знаешь, – не глядя в ее сторону, отвечаю я. – Все получилось спонтанно. Мне надоело, и я решила вернуться.

Она коротко кивает. Ее не так-то просто обмануть.

Я рассказываю ей о своих приключениях в Испании. Точнее, ничего не рассказываю. Ничего из того, что произошло. Моя речь продолжается меньше минуты. Если верить моим словам, то я просто непослушная своенравная дрянь, которая делает так, как захочет ее левая нога. Я коротко объясняю, что сбежала от Тимура и улетела домой.

Я объясняю, что в Испании мне было скучно.

Что там жарко.

Что мне нечем было заняться.

И прочее и прочее. Никто не виноват, что так случилось. Никто к этому не причастен.

Не могу точно сказать, почему на тот момент я выбрала именно эту стратегию. Почему скрыла правду даже от Алины. Просто мне бы хотелось, чтобы все закончилось. И при этом никто не пострадал.

– Я не буду говорить, что мне все это не нравится, – после паузы замечает она, отставляет от себя чашку и внимательно на меня смотрит. – Прошлой ночью ушла Вика. Не знаю, как вы все друг с другом связаны, и как вышло так, что все настолько удачно сложилось. Однако ты не видишь в этом определенной закономерности?

Вижу. Пока, правда, очень смутную.

Я делаю неопределенный жест, означающий неопределенное «да». Новость о Вике как будто выпускает из меня весь воздух, а в грудной клетке разливается горячая волна то ли страха, то ли разочарования. Чего-то липкого и неприятного. И тоскливого.

– Совсем? Почему ты решила, что она ушла? Может быть, с ней что-нибудь случилось? – голос у меня дрожит, как тонкое стекло от порыва ветра. Сжимаю кулаки. Сжимаю зубы.

Алина меняет положение ног и откидывается на спинку дивана. Уголок ее губ приподнимается в снисходительной усмешке. Сейчас она знает больше меня, поэтому чувствует свое превосходство.

– Она ушла. К Тимуру или с Тимуром. Никакой разницы. Она ушла и больше не вернется.

У меня только один вопрос.

– Морозов знает?

Она отрицательно качает головой, опускает глаза.

Люди как бомбы замедленного действия. Никогда точно не угадаешь, в какой момент сработает механизм запуска. Механизм отказа и отречения после которого последует взрыв. Все может измениться в следующую секунду. Кардинально. Таковы правила человеческой природы. И им невозможно противостоять.

Вечером приезжает Сергей, и я повторяю ему речь, сказанную Алине. Слово в слово. Я с удовольствием примыкаю к рядам непослушных девочек. Хотя в моем случае, скорее просто лживых. Или вернее, скрывающих правду.

Он сдержанно выслушивает меня. Сдержанно кивает. И, так же как и Алина, сдержанно не верит. Но открыто этого не показывает. У него усталый вид и потухший взгляд. Он делает глоток виски и закрывает глаза. Мои фразы тонут в этом жесте, и я замолкаю.

– Я рад, что ты, по крайней мере, вернулась.

Намек на Вику.

– Я и не собиралась никуда уходить, – замечаю я. – Идея отправить меня в Испанию принадлежала тебе.

– Если все же соберешься, – словно не слыша, продолжает он. – Не забудь об этом предупредить. Или ты тоже думаешь, что я буду тебя удерживать, заставлять остаться, преследовать?

Почему за мысли других должна отвечать я? Это несправедливо.

– Никогда об этом не думала, – я говорю это ровно с такой паузой, чтобы понять, что думала. И не раз.

– Вы все, и каждая по отдельности – свободны. Мне бы только хотелось, чтобы эта свобода пошла вам на пользу, – он отворачивается в сторону, смотрит в темное окно, затем продолжает. – Я встретил Вику в стриптиз баре. Человек, у которого мозг работает как компьютер, танцует у шеста. Она свела свои способности до минимума. Привыкла жить на нижней планке. Не потому что ее кто-то заставил или принудил, а потому что это вошло в привычку. Я уверен, больше она к этому не вернется. Не хватит смелости. Теперь у нее появились другие приоритеты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Однозначно. В которые никто из нас не входит.

– Ты мог бы ее вернуть, – осторожно говорю я.

Морозов улыбается и ничего не отвечает. Такого не случится. Мы все свободны.

Через неделю все возвращается на свои места. Мне бы хотелось так думать. Я не вспоминаю о Романове, а он никак не напоминает о себе. Надпись на моей руке постепенно смылась, но за то время, что я с ней проходила, она буквально врезалась в мою память. Мой взгляд столько раз падал на тщательно выведенные цифры, что их как будто выдолбили на поверхности мозга. Каленым железом.

С нами больше нет Вики. И от нее нет никаких вестей. Она словно призрак полностью растаяла во времени. Будто бы никогда и не существовала.

Я не теряю надежды хотя бы на короткую смс. Спрашиваю Алину. Почти каждый день. Наконец, она не выдерживает, и отвечает:

– Она сбежала. В другую жизнь, понимаешь? Когда совершают подобные поступки, то не кричат об этом на каждом углу. Иначе вся идея теряется, – она перебирает листы бумаги на столе. На некоторых задерживает взгляд, некоторые тут же откладывает в сторону. – Вот, например, ты. Кто знает, где ты сейчас?

– Никто, – соглашаюсь я.

– Ты могла умереть, попасть под машину, скончаться от неизвестного ранее заболевания. Ты могла сменить гражданство, уехать в другую страну, выбрать другое имя. Когда хочешь что-то начать с начала, прежде всего, надо избавиться от своего прошлого. Для кого-то мы часть жизни, кто-то часть нашей жизни. Мы как пазлы накрепко связываемся друг с другом, но чтобы собрать новую картинку, необходимо обзавестись новой мозаикой.

Я ненавижу Алину за ее рациональность.

– Ты понимаешь? – она смотрит на меня секунду, а потом снова опускает глаза в документы. – Можно сколько угодно переживать по этому поводу, но Вика выбрала для себя свою дальнейшую судьбу. Свою новую картинку, в которой нас нет. Это ее право, и мы не можем ее за это осуждать.

Она поднимается и прикуривает тонкую сигарету. Задумчиво выпускает дым в потолок и присаживается на угол стола напротив меня. Придвигает к себе пепельницу и стряхивает пепел. Одним щелчком ногтя.

– Предположим, у тебя была бы возможность выбрать себе жизнь, которая бы полностью тебя устраивала. Неужели ты бы не пожертвовала ради нее всем?

Я еще не придумала для себя идеального шаблона. Да, и просто не думала над этим. Выбирать для себя другую жизнь, тоже самое, что присваивать звезды на небе. Все равно никогда не будут принадлежать тебе.

– Такого не бывает, Алин. Мы не выбираем жизнь. Мы просто живем. Мы не выбираем место и время нашего рождения, мы не выбираем себе имя. Мы только продолжаем то, что начали наши родители.

– Расскажи мне, о чем ты мечтаешь, – переходит она на другую тему. Так быстро, что я на мгновение теряюсь. Улыбаюсь и говорю первое, что приходит в голову:

– Спрыгнуть с крыши, и чтобы об этом рассказали по всем центральным каналам.

– Если надумаешь, я не стану тебя останавливать, – серьезно говорит она и делает очередную затяжку. – Но твои мечты слишком приземленные. Выбери что-нибудь другое. Не столь легко осуществимое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

По ее мнению, спрыгнуть с крыши это легко. Ей виднее. У нее же был подобный опыт.

– И, милая, по-моему, у тебя суицидальные мысли. Ты не пробовала обратиться к психоаналитику?

Я мрачно киваю.

– Пробовала. Вышло не очень удачно. И у меня нет никаких суицидальных мыслей. Я только пошутила.