Одна и пять идей. О концептуальном искусстве и концептуализме - Терри Смит

художников. Напряжение, как кажется, проистекает из несопоставимости точки зрения группы A&L с набором формалистических, романтических и материалистических теорий, речь о которых шла выше. В результате во время дебатов стороны не слышат друг друга даже в те редкие моменты, когда, казалось бы, разделяют общие позиции. При этом поиски A&L и, скажем, формалистические теории – не то же самое, что, к примеру, физика Эйнштейна и Ньютона. Представляется, что у первой пары всё же есть некие общие основы, делающие их сравнение возможным (хотя, если Кун прав, то это лишь видимость, поскольку обе «парадигмы» толкуют эти основы по-разному, и обе достаточно масштабны, чтобы отстаивать свое понимание). Для A&L и формализма не существует общих мер, потому что A&L – это не «глубокая» концепция искусства, как не глубоки и сами теории об искусстве, которые они исследуют и считают определяющими. Вернее будет полагать, что члены A&L занимаются актуальными для мира искусства теоретическими вопросами, рассматривая их с точки зрения, которая вырабатывается в рамках самого их исследования, выходящего, как уже я показал, далеко за пределы вопросов искусства.

Этот диалог принимает весьма странные формы. Рациональные суждения находятся под вопросом, поскольку то, что считается «рациональным», определяется мнением человека, его точкой зрения. Существующие формы обмена информацией воспринимаются либо как разновидность психологического давления, либо как развитие одной точки зрения до тех пор, пока другая сторона вдруг не признает ее целесообразность. Проще говоря, в каком-то смысле невозможно полностью понять определенную позицию, не приняв ее. Таков мой опыт с позицией A&L, не удовлетворяющий других сочувствующих критиков A&L. Однако это предполагает, что внешние концепции A&L не могут быть неправильными. И, по-видимому, так и есть[101].

Но дискуссию не так просто закончить. То, что мне кажется заблуждением, вы можете считать правильным. Но если мы оба откажемся от перспективы убедить друг друга, мы всё равно сможем усовершенствовать наши несхожие точки зрения в дальнейшем споре. Однако я не желаю довольствоваться таким незначительным количеством рациональности. На данный момент я представил свои взгляды на нынешнее положение искусства и на то, что считаю позицией A&L, и теперь я бы хотел перечислить несколько причин, почему многие трактовки A&L, циркулирующие в мире искусства, представляются мне неверными, неполными или же малозначительными. Постичь извне другую точку зрения во всей ее полноте невозможно, однако вполне реально осмыслить существование точки зрения A&L в контексте искусства, а также свойственные ей определенные предпосылки и принципы действия. И представление, что «Искусство & Язык» является художественным направлением, в этом смысле будет ложным представлением.

Существует еще одна первопричина нынешних заблуждений об A&L. Приведенные здесь основные принципы, которыми руководствуется A&L, многим могли показаться непонятными, поскольку они не соотносятся с самыми известными их произведениями. У некоторых могут возникнуть вопросы: почему я так мало сказал о текстах в первых выпусках журнала Art-Language? Как же многочисленные выставки в галереях Англии, Европы и, реже, в Нью-Йорке? Что насчет «раннего творчества» Аткинсона, Болдуина, Бёрна, Кошута, Рамсдена и других, ставшего неотъемлемой частью концептуального искусства середины и конца 1960-х годов? Быть может, эти вопросы появляются из-за неспособности заметить изменения в понимании самих поисков, произошедших в A&L в конце 1968-го и начале 1969-го и затем в 1971 и 1972 годах. Эти изменения породили точку зрения, о которой я говорил до сего момента; они исходили от самих A&L.

Определяя себя, A&L не скрывают, что первые искры их поисков возникли в горниле британской философии языка, на фоне полного угасания минимализма в середине 1960-х годов. Рождение группы вряд ли можно назвать ожидаемым и логичным, и весьма непросто найти связи с поражениями или успехами прошлого. В рамках дискурса A&L история группы важна лишь как факт непрерывности самого этого дискурса, и, соответственно, она не отвечает на вопросы, происходящие извне A&L. Однако давайте посмотрим, что мы всё же можем из нее извлечь.

A&L – это изобразительное искусство в форме письменных документов/слов/текстов/книг

Такая точка зрения основана на ошибочных убеждениях, будто типичным для A&L способом презентации являются печатные слова на листах бумаги, развешанных на стенах галереи, и что этот способ по какой-либо причине существенен для «смысла» представленных текстов. По правде говоря, статьи в журналах, лекции, семинары и, более всего, беседы – и есть типичные способы презентации для A&L, а галерейные экспозиции являются неизбежным «грузом» в художественном контексте, в котором отчасти действует группа, и они второстепенны для понимания того, о чем говорится в их текстах. Подобный взгляд критиков полагается на заблуждение, будто инновации в искусстве происходят, как правило (или даже преимущественно), через морфологические изменения. Некоторые даже пытались свести деятельность A&L к авангардистскому приему, ставящему под вопрос суть искусства при помощи (заурядных) инноваций в применении материалов[102]. Это пример ошибочно-негативного суждения о работе A&L, в то время как неуместная в этом контексте идея о «книге как произведении искусства», напротив, ошибочно-благожелательна[103].

Чуть более обоснованным заблуждением будет считать тексты A&L постдюшановскими реди-мейдами и относить их к «искусству» по маклюэнскому принципу «искусство – всё, что может сойти вам с рук в художественном контексте». И хотя эта идея имеет некоторое отношение к деятельности группы, исторические обстоятельства были ровно противоположными: одна из первых идей, завладевших Аткинсоном, Бейнбриджем, Болдуином и Харреллом в 1966–1967 годах, выражается в вопросе: что, если произведение искусства извлекается из художественного контекста и помещается в контекст, в котором не действует как искусство? Очевидно, что существует множество более легких способов поднять вопрос о расположении чего-либо в контексте искусства, чем тот, который избрали A&L: для этого не нужна ни их глубина, ни выбранная ими форма.

Попытки выдвинуть «несократимую визуальность» изобразительного искусства в качестве аргумента против A&L и другого нонконформистского искусства выглядят как сопротивление варварским угрозам у ворот категории «искусства». Однако если понятие искусства единодушно считается открытым, мы не вправе требовать, чтобы все кандидаты умещались в рамки таких жестких понятий, как «живопись», «скульптура» и так далее. Так что по меньшей мере спорно считать «визуальность» необходимым (если не сказать достаточным) условием для признания искусством.

Кто-то может оспаривать деятельность A&L не с точки зрения необходимых качеств (характеристик), но исходя из дефиниций. Такой подход подразумевает, что изобразительному искусству необходимо соответствовать признанным шедеврам изобразительного искусства, литературным произведениям – своим образцовым моделям и так далее. Такая позиция не запрещает синтетические и гибридные формы, но важно, чтобы они были компонентами уже сложившихся категорий. С этой точки зрения A&L – это гибрид изобразительного искусства, литературы, философии и так далее.

Как заметил