Судьба на роду начертана - Владимир Волкович

Борис почувствовал, как засосало под ложечкой:

– Лейтенант, нельзя ждать до утра, у меня очень важные сведения.

– Что, на тот свет раньше времени не терпится?

Борис взглянул в торжествующие глаза лейтенанта, который, наверное, гордился тем, что поймал шпиона. Такому бессмысленно что-либо доказывать. И вдруг горячая волна ярости и гнева подступила к горлу, он вскочил и заорал:

– Щенок, как ты смеешь так со мной разговаривать, да ты еще за партой сидел, когда я этими руками фашистов глушил. Прошу связать меня с командиром дивизии – полковником Погодиным.

– А с генералом, командующим армией, тебя можно связать? – насмешливо кривясь, спросил лейтенант.

«Похоже, мальчишка и впрямь меня за шпиона принимает, – пронеслось в голове у Бориса. – Дело – швах, оберст может уйти».

– Да, можно связать с генералом, он меня лично знает, он мне орден и офицерские погоны на переднем крае вручил.

Как ни странно, но эти последние слова произвели на лейтенанта впечатление, он, скорее всего, и повоевать-то как следует не успел.

– Вас считают погибшим, – после некоторого молчания произнес он.

– Да, считают, я остался с бойцами прикрывать прорыв батальона из окружения. Погибли все. А меня раненого, без сознания, взяли в плен. Да не это сейчас главное.

И Борис рассказал лейтенанту об эсэсовцах в тюремной одежде, о спрятанных драгоценностях. Лейтенант смотрел на него совсем другими глазами и даже обращаться стал на «вы».

Уже минут десять он крутил ручку телефона, пытаясь привести в чувство сонного телефониста. А тот изо всех сил старался отвязаться от назойливого лейтенанта:

– Да пойми ты, спит подполковник, не могу я его будить.

– Дело важное, не терпит отлагательств.

– Ну, до утра любое дело потерпит, командир уже которую ночь не спит нормально.

– Это дело до утра терпеть не может.

– А что случилось?

– Крупное подразделение эсэсовцев в лесном массиве прорывается к американцам.

– Ладно, доложу, только держись, если мне достанется.

– Товарищ подполковник, – адъютант командира полка тряс его за плечо, – товарищ подполковник, ну вставайте же. – Подполковник только мычал и просыпаться не хотел. – Товарищ подполковник, капитан Шаталов на проводе.

Подполковника словно подбросило:

– Что ты сказал, повтори, чертова кукла, – последние два слова были его любимой поговоркой, – ты мне что, сказки по ночам рассказывать вздумал?

– Если это сказка, то я – Андерсен.

Но комполка шутки не принял, а выхватил телефонную трубку из руки адъютанта.

В трубке что-то щелкнуло, и четкий голос произнес:

– Товарищ подполковник, докладывает капитан Шаталов…

– Подожди, – перебил его сразу очнувшийся от сна командир, – ты откуда… ты где… Шаталов, живой?

– Живой. Меня не так просто завалить, товарищ подполковник.

– Вот чертова кукла, а мы тебя похоронили уже, памятный знак поставили на месте того боя, к Герою тебя представили… посмертно. А ты живой.

Через десять минут полк, расквартированный неподалеку, был поднят по тревоге, а еще через полчаса подразделения вышли на исходные позиции к опушке леса, охватывая его полукольцом.

Комполка лично приехал на КПП, и лейтенант, стоя в углу комнаты, восторженно смотрел, как два увешанных орденами, прошедшие огонь и воду человека обнимались и тискали друг друга.

Как ни убеждал командир, что полк и без Бориса справится, он все равно напросился на участие в операции:

– Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать, – с улыбкой говорил он подполковнику.

Прошло уже более двух часов, как Борис покинул лагерь эсэсовцев. За это время эсэсовцы могли выйти из леса, чтобы еще затемно перейти линию разграничения. Хотя по ночному лесу быстро не побежишь и на это надо брать поправку.

Борис углубился в лес на пути возможного следования группы, в которой сам недавно находился. За ним цепью шли бойцы. Слух и зрение Бориса были настороже, чутье разведчика подсказывало, что отряд эсэсовцев рядом. Луна вышла из-за туч, и в ее неверном свете Борис увидел беззвучно двигающиеся силуэты.

– Стрелять только по моей команде, – передал он по цепи.

Немцы, возможно, тоже заметили бойцов, их движение прекратилось. Никто не решался выстрелить первым, чтобы не обнаружить себя в темноте. Вдруг из чащи вырвался человек. Он бежал и кричал:

– Nicht schissen![7] Не стреляйте, камараде, не стреляйте, товарищи.

Борис узнал старого Курта. Из кустов, где засели эсэсовцы, раздалась короткая автоматная очередь, и крик его захлебнулся. Немцы, поняв, что обнаружены, решили идти на прорыв, они надеялись проскочить в темноте. Мощным автоматным огнем и гранатами они прокладывали себе путь. Сблизившись с бойцами, схватились врукопашную. Борис сразу вычислил оберста по блестевшей под лунным светом пряжке ремня, с которым тот никогда не расставался. На пряжке было выгравировано: «Гот мит унс» – с нами Бог.

«Ну, Бог тебе сегодня не поможет», – подумал про себя Борис, боясь только одного, чтобы оберста не застрелили. В несколько прыжков он настиг немца и свалил его на землю. Они катались по земле, пытаясь одолеть один другого. Оберст оказался хорошо подготовленным физически и знал приемы борьбы, а Борис еще не совсем оправился от ранений.

Неизвестно, чем бы закончилась эта борьба, оберст уже оседлал Бориса и вытащил нож, если бы подоспевший боец не ударил его по голове.

– Ну что ты наделал, – с таким отчаяньем произнес Борис, глядя на неподвижно распростертое тело, как будто потерял родственника.

– Виноват, товарищ капитан, я же легонько его, скоро оклемается, – сокрушенно ответил боец. Он посветил в лицо лежащему на земле человеку фонариком, и Борис с удивлением увидел, что это совсем не оберст, а один из эсэсовцев, подпоясанный ремнем оберста.

Два свободных дня, которые выпали Борису после боя, ставшего для него заключительным в этой войне, он занимался эпистолярным жанром. Изгрыз уже второй карандаш, старательно описывая все происшедшее с ним за последние месяцы. Написал два больших письма и отдал их на почту. Он думал о том, как обрадуется Аля, получив от него весточки.

Но этим письмам никогда не суждено будет дойти до адресата.

Неделю спустя Бориса вызвали в контрразведку. Долго допрашивали о том, как попал в плен, как оказался среди эсэсовцев. Потом отпустили, потом вызвали вновь.

На этот раз его допрашивал незнакомый майор, присланный, видимо, из отдела контрразведки фронта. «Что-то серьезное, наверное, случилось, раз они этого тыловика важного прислали», – подумал Борис.

Глядя в глаза майору, он уже в десятый раз рассказывал все о себе и о задаче эсэсовского отряда. Тот согласно кивал головой, но Борис чувствовал, что майор ему не верит. Он закончил рассказ и ждал реакции майора.

– Знаете, капитан, – нарушил молчание майор, – не буду от вас скрывать, что у нас имеются совсем иные данные, чем те, которые вы нам здесь рассказываете.

Борис почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается душная волна ярости и злости. «Спокойно, спокойно», – твердил он себе. В голове появилась боль, которая после ранения иногда возникала, особенно в минуты сильного нервного напряжения.

– Давайте так, капитан, откровенность на откровенность. Я знаю, что вы боевой офицер, прошедший трудный путь со своей дивизией. Я только не могу понять, для чего вам это понадобилось.

– Что «это», что «это»? Вы мне загадки загадываете?

– Зачем вы – молодой советский человек, офицер, решили присвоить себе драгоценности, отобранные фашистами у сожженных в концлагерях людей? Утаить их от государства.

– Ах, вот оно что, – Борис нервно барабанил по столу костяшками пальцев, – я только одного не пойму: или вы мне лапшу на уши вешаете, или вам ее кто-то навесил.

– Осторожнее на поворотах, капитан, – голос майора стал жестче, – полковник СС Кроненберг успел нам все рассказать.

– И вы верите какому-то эсэсовцу, он мог придумать любую дезу, чтобы выкрутиться. Кстати, как вы его достали?

– Мы взяли его при попытке уйти к американцам. К сожалению, он был допрошен только один раз, вечером, а ночью ему удалось снять охрану и уйти. Утром его застрелили на контрольно-пропускном пункте, он прятался в кузове крытого грузовика и бросился бежать, когда его обнаружили.

Борис усмехнулся, и этот человек, всю войну просидевший в штабе, возглавляет отделение контрразведки, далеко ему до этого эсэсовца Крона.

– Я не удивлюсь, если вы скажете, что это оказался не он.

– Да вы провидец, капитан, это оказался крестьянин, в его мундире и с его документами. А может быть, вы уже эти штучки немецкие изучили, пока были в плену?

– Эти штучки можно изучить и сидя в штабе фронта, в отделе контрразведки, если немного шевелить мозгами.

– Не груби, капитан, – неожиданно перешел на «ты» контр разведчик, – полковник на допросе показал, что вы с ним вместе разработали план операции по вывозу драгоценностей на запад. Поскольку задача эта непростая, вы решили привлечь к этому американцев, а в доказательство существования драгоценностей, чтобы они вам поверили, взяли с собой немного.