Судьба на роду начертана - Владимир Волкович

Вечером, когда Курт принес ужин, Борис попытался задать несколько вопросов:

– Курт, а что ты делаешь в этой компании?

– Я же говорил, что меня мобилизовали как переводчика.

– Так война же кончилась, иди домой.

– Странный вы человек, кто же меня отпустит, застрелят и все, если буду настаивать на своем.

Борис понял, что Курт, хотя и не является эсэсовцем, но, как немец, пунктуален и привык исполнять приказы.

– А что, оберст и тебе тоже обещал награду золотом?

– Мне – нет. Обещал, что хорошо заплатит, и я буду обеспечен на всю жизнь. А у меня семья большая, мы бедно живем, от Гитлера ничего не получили, только сына моего забрал на войну, да так и сгинул где-то на Восточном фронте.

– Ты пойдешь вместе с оберстом за драгоценностями к американцам?

Курт опасливо оглянулся на дверь, потом приблизился к Борису и прошептал:

– Я так предполагаю, господин капитан, что драгоценности эти где-то тут поблизости находятся. Но оберст боится их выдать русским, его расстреляют, а золото и камни заберут себе.

– Да уж, не напрасно боится оберст, только не себе заберут наши, а государству отдадут.

– Так это еще хуже: ни себе, ни людям.

Всю ночь в штольне велись какие-то работы, стук и отрывистые голоса не давали уснуть. Борис обдумывал ситуацию, в которую попал: слишком много неизвестных, чтобы можно было принять правильное решение. Чего же по-настоящему хочет эсэсовский полковник: переправить эти драгоценности в американскую зону, даже если они и находятся в этой штольне? Это слишком опасно сейчас, когда на дорогах усиленные посты, а в Германии миллион советских солдат. Может быть, он не успел уйти к американцам, когда наши еще были только на подступах к Берлину, и сейчас пытается это сделать? Маловероятно, он мог бы выехать намного раньше, скорее всего, он остался для завершения какого-то важного дела. Какого? Как это связано с драгоценностями? Пока одни вопросы, на которые нет ответов.

Борис повернулся лицом к стенке, надо постараться уснуть, завтра предстоит тяжелый день.

Крытая брезентом полуторка медленно двигалась по разбитому германскому автобану. Рядом с водителем-туркменом сидел молодой капитан с многочисленными орденами и медалями на груди. В кузове было человек двадцать мужчин в полосатой тюремной одежде и круглых шапочках. Это были эсэсовцы. Хотя последнюю неделю их почти не кормили, выглядели они довольно упитанно. Только старик Курт отличался своей худобой.

Борис напряженно думал. За каждым его движением следят из кузова, на него направлены пистолеты, припрятанные под одеждой заключенных. В кузове под соломой, на которой сидят эсэсовцы, – автоматы и гранаты. Водителя подобрали из мусульманского батальона, ему тоже обещана награда. Все документы выправлены. Капитан уполномочен доставить к американцам английских и французских летчиков, находившихся в концлагере. Малейшее подозрительное движение или слово могли стоить ему жизни.

Пока проезжали многочисленные посты на дорогах, опасности не было никакой, но чем ближе к линии разграничения между советскими и американскими войсками, тем все более тщательными становились проверки. Самое опасное, если кто-то усомнится в подлинности документов и начнет звонить по начальству.

– Знаешь, какой я был богатый, мой отец – эмир, у него тысячи овец паслись на пастбищах. Все отобрали Советы. А отец воевать с ними пошел, многих убил, но и его убили. – Туркмен плохо говорил по-русски, но то, что он был идейный враг, сомнений не вызывало. – Вот приедем на место, разбогатеем, и жизнь наша изменится.

Борис слушал вполуха, он настойчиво искал выход из того положения, в котором очутился. Больше всего беспокоило то, что может случиться, если проверка обнаружит, что он не погиб в бою, а жив и действует заодно с врагами. Тогда и расстрелять могут за измену. Попробуй докажи потом. Да и нельзя допустить, чтобы эсэсовцы попали к американцам. Лжет оберст или говорит правду – для Бориса это значения пока не имело.

День клонился к вечеру, но никакого плана в голове Бориса так и не возникло. Курт передал приказ полковника – остановиться в безлюдном месте, а лучше всего заехать в лес.

До линии разграничения, судя по карте полковника, в которую Борису удалось заглянуть краем глаза, оставалось полтора десятка километров, но он не рискнул ехать ночью. По ночам патрули усиливали, в лесах еще бродили остатки разгромленных гитлеровских частей.

Перекусили сухим пайком, курить полковник запретил. Были запрещены также всякие разговоры, только шепотом. Четыре человека – первая смена, назначенная в караул, исчезли в наступающей темноте. Остальные расположились на ночлег. Борис и туркмен в центре, солдаты по кругу. Борис не сомневался, что полковник назначил следящего за ним, да не одного. Через час полностью стемнело, ночь выдалась безлунная. Борис лежал с закрытыми глазами, но чутко прислушивался к шорохам вокруг. Часа через два сменился караул. Борис выждал еще с полчаса и начал вставать. И тотчас же услышал шепот за спиной:

– Halt![4]

Он обернулся и увидел направленный на него автомат. Так, один есть. В то же мгновенье и второй солдат поднялся.

– Я до ветру, по малой нужде, – он показал солдату, что ему нужно. Солдат подумал секунду и тут же выдохнул:

– Hier.[5]

Здесь? Как это можно здесь, люди лежат вокруг вповалку. Солдат ткнул автоматом в сторону ближайшего дерева метрах в десяти. Это была его ошибка. Борис, осторожно ступая между лежащими, направился к дереву, солдаты, держа автоматы наизготовку, последовали за ним.

«Э-эх, ребята, – подумал Борис, – да в такой темноте шагнул в сторону и пропал». Он нагнулся, делая вид, что поправляет сапоги, и вдруг резко дернул на себя ноги рядом стоящего эсэсовца. Тот вскрикнул от неожиданности и полетел на землю, но Борис уже исчез в темноте.

Выстрелов не последовало, полковник запретил стрелять. Пробежав несколько десятков метров, Борис остановился, хорошо бы взять «языка». Где же караульный? Раздался негромкий свист, это полковник созывал караульных. Ага, вот и он. Опытный разведчик не забыл свои навыки. Сейчас солдат перебросит автомат за плечо, идти с автоматом наизготовку по темному лесу трудно. Ну, пора. Борис прыгнул на эсэсовца, который так и остался в круглой шапочке. Удар кулаком в висок, тело обмякло, автомат за плечи, шапочку в рот вместо кляпа. Ремнем скрутить руки сзади и привести в чувство. Теперь можно двигаться.

«Самое лучшее – это вернуться к дороге и пройти назад до блокпоста, который проезжали вчера», – решил Борис. Это, по его прикидкам, километров пять. Что может сделать эсэсовский оберст? Ему надо до рассвета выйти к линии разграничения и скрытно пересечь ее. Когда посветлеет, лес будут прочесывать, и у него не останется шансов.

Борис торопился, понимая, что оберст рвется вперед и использует для этого все средства. Вскоре он, ведя эсэсовца на ремне от портупеи, вышел к дороге и через час был уже около блокпоста.

Глава четвертая

Подследственный

– Стой, кто идет?

Луч мощного фонаря осветил Бориса и человека в тюремной одежде со связанными руками.

– Свои.

– Какие еще свои? Пароль.

– Пароля я не знаю, был в плену, веду «языка».

– Кто такой?

– Командир первого штурмового батальона… полка… дивизии капитан Шаталов.

– Подойди ближе, капитан, оружие на землю, руки вверх.

Подскочили два бойца, обшарили Бориса и эсесовца и повели обоих в караульное помещение.

Молоденький лейтенант, проверив документы Бориса, связался с кем-то по телефону:

– Товарищ майор, прошу проверить капитана Шаталова… да сейчас, он вышел на КПП с человеком в тюремной одежде. Есть. – Лейтенант положил трубку и сказал, ни к кому не обращаясь: – Подождем пятнадцать минут.

Борис сидел молча, его никто ни о чем не спрашивал, и он приготовился к самому худшему. И оно, это худшее, не заставило себя ждать.

Длинный тревожный звонок разорвал тишину, лейтенант снял трубку:

– Да, товарищ майор, понял, слушаю, товарищ майор – до вашего приезда не допрашивать.

Он кивнул двум солдатам, показывая на Бориса:

– Связать, и этого тоже получше, – он ткнул пальцем в эсесовца.

Потом торжествующе произнес, глядя Борису в глаза:

– Капитан Шаталов геройски погиб полтора месяца назад. А кто ты такой на самом деле и откуда у тебя эти документы выяснит утром СМЕРШ[6].

Борис почувствовал, как засосало под ложечкой:

– Лейтенант, нельзя ждать до утра, у меня очень важные сведения.

– Что, на тот свет раньше времени не терпится?

Борис взглянул в торжествующие глаза лейтенанта, который, наверное, гордился тем, что поймал шпиона. Такому бессмысленно что-либо доказывать. И вдруг горячая волна ярости и гнева подступила к горлу, он вскочил и заорал:

– Щенок, как ты смеешь так со мной разговаривать, да ты еще за партой сидел, когда я этими руками фашистов глушил. Прошу связать меня с командиром дивизии – полковником Погодиным.